Я тебя чувствую

Закрываю емкость, быстро выпиваю противную жидкость, чувствуя, как она неприятно растекается по стенкам горла. Запиваю водой, чтобы перебить мерзкий вкус и послевкусие.

— Третий бутылек за последние три месяца, — усмехаюсь, прибирая его на место, прикидывая, на сколько дней там осталось капелек. Думаю, что надо другое успокоительное купить, посильнее.

— Я ничего не понимаю. Вы же любите друг друга… — растерянно бормочет подруга. От хорошего настроения, полученного после общения с моим мужем, ничего не осталось.

— Любили, — равнодушным тоном поправила Таню. — Разлюбили. Прошла любовь, завяли помидоры, остался один пиздец.

С каждым моим следующим словом глаза подруги округляются. Она как будто сомневается в моей адекватности или ждет, что я признаюсь, что пошутила.

— Ты так спокойно об этом говоришь. И Паша ведет себя… обычно.

— Не все то золото, что блестит — слышала такое? Вот это как раз о нем… Ни забот, ни проблем. Подумаешь, загулял. Бабу завел. Потом другую, третью. Во вкус вошел.

Таня смотрит на меня широко открытыми глазами и не верит ни единому слову. Наверное, это из-за того, что я так спокойно об этом говорю. А я просто устала. Перегорела, приняла и живу теперь одним днем. При муже без мужа.

— Шутишь… — почти шепчет Танюха. — Он же тебя так любил… такой заботливый всегда был, внимательный. Даже сегодня…

— Вот каким хорошим был, таким отмороженным и стал. Прям как в кино, — хмыкаю.

— Как ты это терпишь? Тем более зная, что он тебе изменил, изменяет… — в голосе подруги сочувствие, шок, непонимание.

И я срываюсь.

— А что мне делать, Тань? Уйти некуда, уехать тем более. Ну, снимала я квартиру за копейки какое-то время, больше такого варианта нет. Кредиты у нас. На мне, на нем. Мама, как отец умер, дом продала, однушку купила, остатки денег между детьми поделила. Там копейки. Я с этих денег часть кредита погасила. Не к ней же мне уходить, еще и с сыном. А тут у Дениса своя комната. Ну, куда мне? А с Пашей живем как соседи, только и всего. Он бухает, развлекается, дома почти не ночует… Ко мне не лезет и то хорошо.

— Поверить не могу! Он же так любил тебя… А ты его… — говорит подруга медленно, переваривая услышанное. — Я бы так не смогла. Мой тоже чудит, конечно, но я сразу сказала — слухам не поверю, бегать искать не буду, но застукаю с бабой — сама вещи соберу и не прощу никогда, как бы сильно не любила. Гордая.

— А я вот не гордая, — вскидываю взгляд на подругу. — Я бегала, искала его, заставала со шлюхами. Дралась с ним и его бабами. С синяками ходила. За любовь свою боролась, понимаешь, за семью. Как могла, как умела… Уходила от него несколько раз вместе с Дениской, так он в слезы, на коленях ползал, молил о прощении, проходу не давал. Клялся, что это был последний раз, что без меня жить не будет. То одно делал, то другое…

Не выдержала я. Голос сорвался. Вот-вот разревусь, и капли не помогли. Открыла форточку, подышала шумно, отпустило. Покурить бы, да дети дома, не хочу, чтобы видели.

— Однажды, после очередного выкидона, говорю: все, на развод подам, жить с тобой не могу и не буду. Дениса забрала и к маме ушла. Так Паша смс прислал. Типа прощай, не вини…, - я всхлипнула, стерла слезы. — Я испугалась. Домой прибежала — нет его. Мать сказала, что Паша в гараж ушел. Я туда, а он… там… фантазер, блин. И плачет… Простила в который раз. А потом снова и снова повторялось то же самое или еще изощреннее. Сколько я уже натерпелась… сама оглядываюсь назад и страшно становится… И с каждым разом все страшнее и страшнее. Боюсь, что сделает с собой что-нибудь, как я с этим грузом жить буду? В глаза сыну смотреть, людям?

— Боже! — прошептала ошеломленно Таня, готовая сама расплакаться. — Бедная моя Наташка. Сколько же тебе пришлось пережить. Я же ничего этого не знала… А он тут… такой… Я думала, у вас все хорошо… А твои знают? Андрей? Игорь? Пару раз бы "поговорили по душам", глядишь, проняло бы Пашку.

— Ну нет, зачем? О «подвигах» мужа я никому не рассказываю, только тебе вот говорю, да Соня в курсе. Маме немного рассказывала. А братья и так знают, что мне не сладко живется — поселок небольшой, все всё видят и слышат. Я им запретила вмешиваться. Сделала это не только от того, что сор из избы не хотела выносить, но и побоялась, что кто-нибудь из них прибьет Пашу и, не дай бог, посадят еще.

— А ты говорила с Пашкой? Чего ему не хватает? Почему он так ведет себя?

— Да скучно ему. Быт семейный не радует, удовольствия не доставляет, жить на широкую ногу не дает. В семье же ответственность нужна. Платить, обеспечивать, зарабатывать нужно, а ему деньги только на сауны и выпивку нужны…

Мама сказала, что я сама виновата. Если, говорит, уходишь, то уходи навсегда, а не бегай за ним как собачка… Один раз простила, вот он и решил, что и дальше буду прощать. А я прощала. Снова и снова. Тупо, как мазохистка, ждала, когда же он начудит, натворит, и уже успокоится, а ему все мало. А я тяну лямку за всех и поверить не могу, что все это происходит со мной, моей семьей…