— Я тоже в порядке, — она безошибочно чувствует его эмоции. Или он перестал их контролировать? Пальцы мягко стягивают маску, губы осторожно чертят линию челюсти. Изаму прикрывает глаза — её ласка робкая, неуверенная, но такая желанная. Две ночи, прошедшие после той самой, она доверчиво жалась к нему, наверняка ожидая повторения. Но он лишь сжимал в кольце своих рук, целовал макушку, зарывался носом в волосы. Даже сейчас, спутанные и грязные, они кажутся ему самыми мягкими и нежными на свете. Наверняка они сейчас оба хороши, его щетина скоро будет жестче, чем у кабана. А может, борода отрастёт, прежде чем они выберутся отсюда. С бородой носить маску проблематично, а может, и необходимости не будет… Представив это, Изаму тихонько фыркает. Асами тут же вскидывает голову, касается его носа своим.
— Раз мы оба в порядке, — шепчет она в его губы, — может…
Не продолжает. Садится на него сверху, кладёт руки на плечи. Он не шевелится, дышит через раз — по-прежнему больно, но теперь к боли примешивается ожидание. И интерес: как далеко она готова сейчас пойти. Асами осторожно стягивает водолазку, он слышит шорох её одежды. Но может удержаться от вздоха, когда её губы касаются кожи. Кончик языка обводит сосок, ведёт дорожку ко второму. Тёплые ладошки скользят по рёбрам, животу, словно пытаясь передать силу, залечить, убрать боль. Её слёзы горячие, каждой каплей оставляют ядовитый след. Он тянется, чтобы стереть их, ведёт по щеке рукой. Нежно, так нежно, что в груди тянет остро, пронзительно.
Изаму боится за неё. Боится так, что перехватывает дыхание. Она хрупкая. Храбрится, но не может скрыть от него свой страх. Его руки на её талии как обещание, защита, всё, что он сейчас может дать. Под пальцами кожа полыхает, чужой пульс сквозь подушечки, к сердцу. Её сердцебиение сейчас единственно важное. Рваное дыхание — единственный звук. Грудь в его ладони — единственное, что он чувствует. Он ЕЁ чувствует. Руки против воли к шее, губы против воли к губам. Он задыхается от её запаха, задыхается в ней, пьёт и снова не может напиться.
Асами дёргает его штаны слишком резко. Пытается стянуть, он привстаёт, помогая. Сейчас нет никого, кроме них. Ни каменного мешка, ни похитителей, никого. Только слабость в ногах, только сладость её губ. Только они двое. Она пытается увлечь его за собой на пол, но он придерживает за бёдра, останавливая.
— Так тебе будет удобнее, — шепчет в губы. И сам дышит через раз, когда она опускается на него. Мучительно медленно. Мучительно сладко.