Я тебя никогда не забуду

Жена Верного не удивилась, а встретила меня гораздо вежливее, чем в первый раз. Я б даже сказал, слегка подобострастно. Видать, супружник объяснил ей, что его дальнейшая карьера во многом зависит теперь от меня. От моей порядочности и дельности. Стоит мне настучать на него – хотя бы даже анонимно, – и серьезнейшие неприятности майору обеспечены. Его запросто, как говорится, «…сперва из партии уволят, потом со службы исключат…».

Как и в прошлый раз, хозяйка первым делом провела меня на кухню. Однако теперь спросила, не желаю ли я поужинать, и, получив отказ, с почтением налила мне чаю: «Только что вскипел», подвинула розетку с вареньем, вазочку с шоколадными конфетами. И только затем светски спросила: «Вы, наверно, к Эдуарду?» (Она произнесла имя мужа слегка на английский манер, так что получалось: «Эдвард»). Я кивнул, и она исчезла в комнатах.

Спустя пару глотков чая ко мне, пошатываясь, приковылял, держась за стеночку, майор. Вид он имел самый нездоровый: смертельно бледный, с впавшими синюшными глазницами. Затылок выбрит и залит зеленкой. Впрочем, даже травма не помешала ему выглядеть щеголевато: одет Эдвард был в синий «олимпийский» костюм.

– Эк тебя, – сочувственно проговорил я. – Врачи?

– Они. – Обэхаэсэсник осторожно присел на табуреточку. – Садисты в белых халатах.

– В нашу поликлинику сдался? – осведомился я.

Эдик сделал отстраняющий жест.

– В местный травмопункт. Сказал: поскользнулся – упал. Ударился головой.

– Какой диагноз?

– Сделали рентген. Говорят, была б мозга – было б и сотрясение, – повторил он с кавказским акцентом популярную шутку и резко поменял тему: – Как твои-то успехи?

Я не стал рассказывать ему про директора Солнцева, заговорил о другом:

– Тут наши художники сделали словесный портрет двух супостатов. Они у нас по другим делам проходят. Хочу предъявить их тебе. Может, опознаешь?

– Откуда? Я их и не видел.

– А вдруг раньше встречал?

Он скривился и без особого энтузиазма согласился.

Я залез в свой портфель и для начала продемонстрировал ему рисунок парня, которого видел за рулем «Москвича» пострадавший от разбоя любвеобильный математик, кандидат наук Степанцов. Эдик безапелляционно сказал:

– Никогда не видел.

Затем настала череда девчонки.

Майор долго вглядывался в ее лицо. Я исподволь следил за ним. На лице Верного не дрогнул ни один мускул, глаза не озарились узнаванием. Да и, по правде сказать, добрая половина случайно встреченных мною сегодня девушек могла подпасть под представленное субъективное изображение. (Я был всегда невысокого мнения о милицейских художниках). Но… Вдруг Эдуард молвил:

– Я ее знаю.

И еще через минуту я, нежданно-негаданно, узнал главное, а именно: имя и фамилию преступницы и даже место ее прежней работы!..

– Почему она на тебя напала? – спросил я. – Дочку похитила? Какой мотив?

Люди нашей профессии умеют распознавать ложь. А это значит, что они и сами лгать умеют. Не моргнув глазом, не почесав нос и не прикрыв пальцем губы – словом, не сделав ни одного из тех рефлекторных движений, что неосознанно производят лжецы, – майор молвил:

– Понятия не имею, почему. Сам спросишь у нее, когда поймаешь. И, я надеюсь, дашь мне с ней потолковать.

– Что ты хочешь из нее вытрясти, кроме своего личного оружия?

– Ничего. Просто хотелось бы этой гадине в глаза посмотреть…

У нас, в угрозыске, так часто бывает: и победы, и неудачи ходят косяками. Период сплошной невезухи вдруг сменяется временем фарта. Вот и сейчас: после того как майор вдруг опознал свою обидчицу, мое расследование неожиданно понеслось вскачь.

Когда я в тот вечер возвращался с «Аэропорта» домой, то размышлял в вечернем метро: как обэхаэсэсник опознал преступницу? Ведь он, по его же словам, видел только ее силуэт? Значит, встречался с ней раньше? И почему она совершила преступление, направленное против майора и его семьи? Он сам мне на эту тему не дал ни малейшей информации. Просто отказался говорить. И я вдруг подумал: долгое молчание Эдуарда над портретом грабительницы означало, скорей всего, не то, что он никак не мог ее опознать. Я подумал, что он признал ее сразу, а не сознавался потому, что в те секунды просчитывал, взвешивал: что ему выгоднее? Повиниться в знакомстве? Или нет? И он все-таки решил, что полезней для него будет опознать, вот и назвал имя предполагаемой преступницы… Очень себе на уме был майор…

А утром следующего дня я поехал в отдел кадров, где прежде работала подозреваемая. Там я узнал о ней много нового и интересного – и эти сведения проливали свет на ее мотивы. Вдобавок, что не менее важно, я даже взял в кадрах ее фотографию.

Затем, не заезжая на службу, я отправился в Банный переулок – там находилась крупнейшая в столице полулегальная биржа съема / сдачи жилья.

В Банном весь цоколь дома, примыкающего к конторе, где оформлялись сделки, был увешан рукописными объявлениями СНИМУ и (лишь кое-где) СДАМ. Здесь дни напролет толклись хитрованы-сдатчики, растерянные съемщики, мелкие жулики-маклеры…