– Знаешь, – предложила я под влиянием спонтанно пришедшей мне в голову идеи, – давай мою долю от последнего дела – пять тысяч получается, да? – ты оставишь в рублях.
– Почему? – воззрился на меня подельник.
– Не знаю, – почти откровенно ответила я, потому что и в самом деле не знала, зачем мне деревянные, когда мы собрались уходить на Запад. – Авось пригодятся.
– Ну, как скажешь.
Со скоростью восьмидесяти километров в час мы пронеслись по заснеженному Твербулю.
Твербулем называл это место Ванечка. Он рассказал мне, что раньше, до 1950 года, бронзовый Пушкин стоял в начале Тверского – ровно напротив того места, где находится сейчас. А еще он цитировал мне Маяковского: «На Тверском бульваре очень к вам привыкли. Ну-ка, дайте – подсажу на пьедестал». И Булгакова: «Стрелял в него этот белогвардеец, раздробил ногу и обеспечил бессмертие». А потом здесь же, в любимом Ванечкином месте Москвы, мы с ним в последний раз повстречались…
Что-то я слишком много в последнее время стала думать о Ванечке. Очень хотелось повидать его перед нашим бегством. Но я понимала: этого делать нельзя. Ваня – мое слабое место, мой единственный якорь.
Кириллов «Москвич» свернул с бульвара налево, на Герцена. Мой друг остановил машину метрах в пятидесяти от нашей подворотни. Из соображений конспирации мы обычно не загоняли ее во двор. И хоть были опасения, что тачку на улице или разденут-разуют, или вовсе угонят, мы предпочитали держать ее подальше от собственного подъезда. Кир на всякий случай снимал и уносил с собой «дворники». И болты, крепившие колеса, были у него с секретом. А специальная кнопка в бардачке отключала аккумулятор.
Когда мы вышли из машины, я спросила (хотя, по идее, такие вопросы должен задавать мужчина):
– А у нас дома есть какая-нибудь едушка? – Но – так уж вышло – Кирилл отвечал в нашей паре за все бытовые вопросы, включая домашнее хозяйство. Вот и теперь он охотно откликнулся:
– По-моему, в холодильнике полный голяк.
– Пошли тогда в магазин.
Короткий декабрьский пасмурный денек еще и не раскочегарился толком, а уже стал угасать. Самые короткие дни в году, самые длинные ночи…
Мы с Киром закупились в близлежащем гастрономе на противоположной стороне Герцена. Беспроигрышный скорострельный вариант: банка килек в томате, белый батон, полкило докторской, бутылка «андроповки», две бутыли кефира, два творожных сырка. Я планировала похозяйствовать: сварить на обед картошки, с кильками – милое дело. Вечером можно перебиться сырками с кефиром. А уж завтра, в дневном поезде на Ленинград, расслабиться – распить бутылочку, закусывая бутерами с колбасой, а потом выспаться. Вот таким было мое меню и мои планы на ближайшие сутки. Но – человек предполагает, а бог располагает.
Как же нам повезло, думаю я сейчас, что мы зашли в магазин! И что пришлось в очередях постоять – особенно в винном отделе. Иначе оказались бы в квартире на полчаса раньше. И не повстречали бы на улице
А этот выступал как хозяин. Такому сидеть бы где-нибудь в министерстве или даже в ЦК. Потому на улице Герцена, где, несмотря на близость к Кремлю, никаких присутственных мест, кроме ТАСС, не было, выглядел товарищ чужеродно. И вдруг мне подумалось, непонятно отчего: этого мужика следует опасаться.
Я не стала ничего объяснять Кириллу, лишь бросила ему:
– Постой.
– Что?
– Ну-ка, обними меня. И поцелуй.
Кирилл не заставил себя упрашивать. Он бережно поставил на тротуар – на снег и лед поверх асфальта – авоську с пропитанием и начал меня целовать. Его спина надежно прикрывала меня от мужика. Из-за плеча подельника я могла
Я шепнула:
– Кир, прекрати… Слушай сюда: там какой-то мужик у твоей машины крутится.
– Я ща его…
– Тихо, тихо!.. Мне кажется, он из милиции. Тихонечко повернись и погляди на него.
Но когда мой преданный друг посмотрел, мужчина уже повернулся к нам спиной. Он сделал несколько шагов и исчез в той подворотне, что вела к