Я сама испугалась того, как истерично прозвучал мой голос. Потому смягчилась почти сразу:
— Папочка… ты же знаешь, что это всё неправильно? — спросила у отца, подходя ближе и обнимая его. Он тут же прижал меня к себе так крепко, что я рвано выдохнула. — Я хочу уехать с тобой. Неужели ты меня не заберёшь?
Разлилось молчание. Я слышала только гулкий стук сердца отца, и от того, что этот звук ускорился, стало не по себе. Потому что слова, произнесённые папой, шли вразрез с моим пониманием того, что он за меня волнуется.
— Всё пока останется так, как есть, Лён… — тихо сказал он. — Глеб объяснит тебе ситуацию, когда будет нужно.
Я отпрянула от папы, всмотрелась в его лицо и поняла совершенно точно — он совершенно не желает менять того, что уже озвучил. Он уверен в том, что я просто обязана остаться у Ледова.
Только в качестве кого? На этот вопрос ответов у меня не имелось. Зато было то, отчего я чувствовала горький привкус на языке — разочарование. Такое острое, что мне казалось, будто не избавлюсь от него уже никогда.
— Тогда уходи. И больше сюда не приезжай. По крайней мере, до того момента, пока не решишь, что я должна жить дома, а не у малознакомого мужика, который хочет от меня весьма определённых вещей.
Папа скривил губы, словно и сам испытывал тот самый привкус, после чего… отступил к двери.
— Лён… когда-нибудь ты всё поймёшь. Я в этом уверен.
И он просто вышел, оставляя меня одну.
Я была в смятении, избавиться от которого не получалось. Всё прокручивала и прокручивала в голове разговор с отцом, но не могла думать ни о чём. Мне было горько и страшно. И надежд на избавление от ситуации, в которой оказалась, у меня не осталось от слова «совсем». Хотя и теплился лучик надежды — если Ледов вернёт мне телефон, разумеется, первым делом я попытаюсь придумать, как донести до общественности информацию о своём пленении.
Впрочем, пока я не совсем понимала, что именно мне делать, но и оставлять всё так, как есть, не собиралась.
Глеб появился в моей комнате через полчаса после того, как уехал отец. Просто вошёл без стука, понуждая меня вскрикнуть от неожиданности. Мне не нужно было знать его слишком хорошо, чтобы понять — он находится на грани.
— Скажи, Алёна, — начал он, и от его тона мне показалось, что внутри меня расползается холод. — Есть вероятность того, что за последнее время ты ходила туда, куда тебе ходить не следовало бы? — отчеканил Ледов, и я физически ощутила, как бледнею.
Он знал о нашем с Марусей проникновении в его кабинет… Вот только боялась я в этот момент совсем не за себя, а за дочь Глеба.
— А если даже и ходила? — дрожащим голосом ответила я вопросом на вопрос, и всё, на что меня хватило — вскинуть подбородок.
— Одна?
— Одна.
— Хм.
Глеб хмыкнул, и на губах его появилась холодная усмешка.
— И прямо вот так сразу нашла ключ?
— А даже если и так? — откликнулась с вызовом, но один бог ведал, чего мне это стоило.
Глеб же подошёл вплотную ко мне и я огромным усилием воли осталась на месте и не отошла.
— Странно, — покачал он головой со всё той же ухмылкой на губах. — Маруся прикрывает тебя и говорит, что проникла в эту комнату одна. А ты — прикрываешь Марусю.
Я открыла было рот, чтобы инстинктивно возразить, но быстро поняла, что лучше вообще не отвечать. Ледов уже всё понял, и сейчас было бесполезно пытаться выгородить себя и его дочь.
— Я подумаю над тем, отдавать ли тебе телефон, как обещал, — процедил он прежде, чем развернуться и уйти. И возражать я не стала. Просто опустилась на край постели без сил. Находиться и дальше с ним на одной территории было ужасно. И мне нужно было что-то с этим делать.
14
Вышла из своей комнаты я только на следующий день. Мыслей о том, как сбежать, у меня не имелось, но надежды я не теряла. Обязательно подвернется такой случай, и я им непременно воспользуюсь. Ну а пока буду плыть по течению.
Выглянув в окно, я убедилась в том, что Ледов уехал. Его присутствие в доме лишало меня возможности здраво мыслить и душило так, словно на моей шее смыкались чьи-то костлявые пальцы.
Спустившись на кухню, я никого там не обнаружила. С одной стороны, это было даже хорошо, с другой — я переживала, что Глеб отправит куда-нибудь Марусю на то время, пока я нахожусь в его доме.
Впрочем, я очень быстро убедилась в том, что это не так.
Едва успела вынуть из холодильника сыр, помидоры и яйца, чтобы сделать себе сытный завтрак, как раздался тихий голос дочери Ледова:
— А я тебя жду уже часа два…
Она вошла в кухню, прошагала к столу и устроилась за ним. И на лице её я увидела явственное облегчение. Я и сама испытывала именно это чувство.
— Маруся! — бросив приготовление завтрака, я подошла к малышке и присела перед ней на корточках. И девочка сначала тонко всхлипнула, а потом протянула ко мне руки и крепко обняла за шею.
Захотелось плакать. Нет, не просто плакать — рыдать. Особенно от слов, которые она мне сказала:
— Папа спрашивал меня о той комнате. Я соврала, что ходила туда одна.