Я тебя присвою

Неужели он не собирается реагировать?

Неужели ничего не понял? Так ничего и не понял…

— Слышу, — грубый голос режет слух. Все на свете собой перебивает. Лица касается его лицо. Глаз друг от друга не отрываем, хотя мои — уже слезятся и замыливаются. Смаргиваю и смаргиваю, чтобы его видеть. — Люблю. Тоже, — разбивает в своей манере, грубо и скупо, с резкими паузами. — Люблю.

Тогда я уже плачу в голос. И это не боль, не отчаяние, не обиды… Впервые за долгое-долгое время плачу от невыразимой полноты безграничной радости.

Ладони Андрея обхватывают мое лицо. Пальцы ласково сметают со щек слезы.

Я хрипло смеюсь и слегка мотаю головой.

— Нет, не трогай. Это от счастья…

48

Рейнер

Всё не могу поверить, что вернусь домой и Татку увижу. Как целый месяц не мог свыкнуться с тем, что ее нет, так теперь обратно. Только тогда боль прошивала, да такая, что зубы сцеплять приходилось, чтобы не разнести все на хрен. Не без того, конечно… В первый день немало разворотил. Кулаки сбил до крови. Потом метался по дому, оставляя дорожки алых капель.

Кто бы понял, каких сил стоило не ворваться к Татке в квартиру и не увезти помимо воли обратно… Сам не знаю, как переборол. А говорят, нельзя… Можно. В этой жизни все, мать вашу, возможно. Когда осознаешь, что единственный способ получить желаемое — переломить себя, собственноручно по хребту пойдешь. Выть, скулить будешь и продолжать дробить кость за костью.

Первые недели держался на расстоянии. Просил только Виктора, как раньше, следить и проверять, чтобы нормально все было. Юлю расспрашивал, как и чем живет. В душу, конечно же, забраться желал. Знать то, чего Виктор выяснить не способен. Но Саульская неохотно поддавалась, растекалась мыслью по древу. Все в общих чертах, скупо и сухо выдавала. Хотя, может, и к лучшему. Узнал бы тогда, что Татка грустит, сорвался бы.

Думал, что подлатался, нарастил новое мясо, цепями сковал, готов увидеть. Ни хрена… Поверить не мог, что внутри все так дрожать может. Смотрел на нее издали, как чужак, и сгорал изнутри. Медленно, но неумолимо жрал огонь клетку за клеткой. Понял, конечно, что и у нее не перегорело. И от этого еще сильнее душу скрутило. Потому что понимал и то, что… Еще нет. Не готова. На треть путь прошла, а надо, чтобы хотя бы до половины. Потом я. После за мной ход будет.

Сорвался, когда с Беловым лично увидел. Хорошо, что не убил тогда. Да и на следующий день, когда перехватил еблана ранним утром сразу за многоэтажкой. Объяснить хотел, доходчиво. В один момент пелена на глаза упала. Порывался пригреть так, чтобы у недоструганного Буратино сопли вместе с кровяхой на асфальт полетели. Только вот додик пересрал еще на этапе вербального воздействия. Наутек рванул, поскользнулся на припорошенной снегом луже, упал, крякнул и через секунду разревелся как девчонка. Пришлось помогать «товарищу». Виктор его почти любовно упаковал, в травмпункт свозил. Оказалось, сломал «принц» обе рученьки.

Удивился, когда Татка позвонила. Четыре дня прошло, думать забыл об этой скотине. Сердце в груди разошлось, потому как решил, что звонит по поводу нашего будущего. Потом понял, что за дружка своего волнуется, и горечь по-новому раскатала нутряк.

И все равно глаза не обманут. Таткины зеркалили мои чувства. Тосковала, болела, страдала, хоть и пыталась держаться отстраненно. Прижал ее и будто умер. Сердце точно останавливалось. Дышать не давало. После заминки уже понеслось, как дурное. Завалил бы прямо там… Знал, что сопротивляться будет, но, в конце концов, поддастся. Манило это понимание. Толкало к действиям. И все же видел и дальнейшие последствия. Нельзя было рушить то, что с таким трудом удалось достигнуть.

А там уже началась связанная с Таткиным здоровьем суета. Новость за новостью. Надежда была, конечно. Ярче и острее, чем когда-либо… И снова провал. Пару часов спустя только пришло понимание, что и это правильно.

Многое предстоит преодолеть. И это того стоит.

Когда призналась, что любит, все вокруг смазала. Ощутил, что силы есть. Осознал, что ради нее все смогу. Шаг за шагом, все будет. Главное, что рядом она. Теперь навсегда.

Возвращаясь с работы, нахожу Тату в гостиной — и тепло в груди плещется.

— Привет, Андрей!

— Что делаешь?

— Тебя жду!

— И всё?

— И всё!

Ужинаем, как обычно, в столовой вдвоем. Наташа ведет себя тихо. Не грустит. Напротив, то и дело улыбается. Глаза хитро блестят.

— Чем занималась сегодня?

— Сначала училась, а потом обрезала и подвязывала свои розы, — игриво дергает бровями. — У меня столько идей! Я большой заказ семян и саженцев сделала. Но деревья должен посадить ты! Так правильно.

Подхватывая ее настроение, приподнимаю брови.

— Если говоришь, сделаем.

— Спасибо! — светится от счастья. Так мало ей нужно, никак не привыкну, что все может быть настолько легко. — Только их доставят в субботу утром, перед венчанием. И я… Хочу, чтобы мы их посадили до того, как ехать в церковь.

— Ты в курсе, на что способна Юля, если мы опоздаем, и что-то пойдет не по плану?

— Мы не опоздаем.