Я тебя тоже

Вспоминаю, как однажды, на море, во время экскурсии, одна кружка чая чуть было не стоила мне самоуважения. Мы отправились в горы, путь был не близкий. Предусмотрительные туроператоры разбавили утомительную дорогу остановками. Во время одной из них туристов ждала дегустация местного чая. Он оказался настолько вкусным, а чашечки были так малы, что я проглотила залпом штуки три-четыре, затем, проигнорировав надпись «туалет», смелым шагом отправилась обратно в автобус. Теперь-то я знаю, что в дороге стоит использовать каждую возможность сделать пи-пи. Но тогда, уповая на скорый привал, я уютно устроилась на своем сидении. Впереди нас ждала дорога через горный серпантин. Бесконечная, узкая, не знающая остановок.

Всю плачевность своего положения я поняла на середине пути, когда, придавленная к сиденью, с поджатыми к животу коленями, умоляюще вопрошала женщину-экскурсовода: «когда, когда, когда»? Она лишь обреченно разводила руками! Мол, нужно было думать раньше. Между тем, мой мочевой пузырь раздулся настолько, что я была готова совершить свое грязное дело в полиэтиленовый пакетик, приготовленный на случай тошноты. Прямо у всех на виду.

Когда через десять минут мы наконец-то добрались до базы, я чуть ли не на ходу выпрыгнула из автобуса и, обгоняя всех, устремилась к заветной надписи. Опорожнив готовый лопнуть мочевой пузырь, я испытала дикий ни с чем несравнимый восторг. Он стоил сотни самых вкусных десертов! Опустошенная и абсолютно счастливая, я брела, слушая тишину гор, любуясь их величественной красотой. «Интересно», - размышляла я, отстав от группы, - «чтобы также радоваться еде, нужно поголодать? Чтобы радоваться воде, нужно испытать сильную жажду?». Выходит, чтобы по-настоящему что-то оценить, необходимо лишить себя этого?

Вот и сейчас, лежа на жестком полу, ощущая кончиками пальцев холодный металл, обрастая все новыми догадками, я задаюсь вопросом: это испытание уготовила мне судьба для того, чтобы проверить, так ли сильно я хочу жить дальше? Или же с целью проучить меня? Не слишком ли жестокое наказание? Чем я заслужила его? Я ведь просто хотела любить и быть любимой!

«Стоп», - прекращаю я словесный поток в своей голове, - «с чего я решила, что дело в нас? Возможно, все происходящее никак не связано с Вадимом? Быть может, я, сама того не ведая, навлекла на себя беду?» «Но чем?», - вопрошает мой мозг. Толкнула втридорога тени для век? Не проверила срок годности помады? Съела слишком много творожных бисквитов? Нет! Наверняка, перешла дорогу в неположенном месте?

Я тихо кладу голову на бок, чтобы не потревожить задремавшую боль. И пытаюсь вспомнить слова песни. Доброй, но не плаксивой, иначе я просто захлебнусь своими слезами. В детстве, да что там скрывать, и по сей день, мои глаза всегда были на мокром месте. Помню, как тетя Тоня, в желании меня рассмешить, спела песенку про гнома, который пытался отыскать в лесной глуши бабочку. Она жестикулировала, старательно изображая человечка с фонариком.

- Ты чего, Нюрка? - прервала она свое выступление и уставилась на меня во все глаза. Переходящие в громкий плач слезы еще долго не отпускали меня. Стоило представить несчастного маленького гнома, плутавшего в темной чаще, как я принималась плакать снова.

Лучше всего спеть что-нибудь жизнеутверждающее. Как однажды на море, когда меня отнесло течением от берега. По сути, не так уж и далеко. Но мне, едва приручившей морскую стихию, казалось, что расстояние это не осилить вовек! Тогда, преодолев панику, я взяла себя в руки и стала потихоньку грести к берегу. Петь вслух было сложно, дыхание то и дело сбивалось. Поэтому я стала напевать про себя.

«Что за песня это была?», - я изо всех сил напрягаю память, однако, на ум приходят слова совсем другой, заунывной и горестной мелодии, которую, сидя на кухне, выводили в два голоса мама с тетей. «И никто не узнает, где могилка моя», - эта сточка навязчиво засела внутри. И мне приходится тряхнуть головой, превозмогая боль, чтобы прогнать ее прочь.

Мозги, как густая желеобразная масса, колышутся и булькают. Я представляю, как они ровной коричневой лужицей вытекают на пол, прямо из уха. И застывают там, спустя какое-то время. Как наваристый куриный бульон, помещенный на нижнюю полку холодильника. «И зачем я пришла в себя?», - обреченно думаю я, - «Лежала бы сейчас и видела сны». Неожиданно понимаю, что мой обморок мог длиться ни одни сутки. А что, если он до сих пор длится, и все это — игра воображения? Что если, в этот самый момент, я лежу на больничной койке, в глубокой коме?

Мои размышления прерываются. Где-то сбоку слышится глухой шорох, будто кто-то осторожно ступает по высохшей траве. Я напрягаюсь, и, кажется, совсем перестаю дышать. Шаги стихают, и я слышу явственный звук открывающегося замка. Дрожа всем телом, я сжимаюсь в комок, притягиваю ноги к груди. Словно там, за невидимой дверью скрывается самый страшный ночной кошмар. «Пожалуйста, пожалуйста», - точно молитву, шепчу я, уговаривая пока еще незримого врага не причинять мне боли.