Я тебя вижу

– Послушай, я же не утверждаю, что он в этом замешан или что чек из «Эспресс, О!» его. Но такое возможно. – Я качаю головой, и она вскидывает руки. – Мам, такое возможно! По крайней мере, подумай об этом.

– Мы дождемся его возвращения, а потом поднимемся к нему все вместе.

Кэти остается непреклонной:

– Нет, мама. Мы сделаем это сейчас.

На чердак ведет узкая лесенка, спрятанная за дверью на втором этаже. На первый взгляд создается впечатление, что за ней всего лишь чулан. Ну, может быть, ванная или крохотная спальня. До переезда Саймона я пользовалась мансардой как убежищем. Мебели там не было, но я кидала на пол подушки, закрывала дверь и лежала полчаса, отнимая у водоворота жизни матери-одиночки немного времени для себя самой. Раньше мне нравилось ощущение уединенности. Теперь оно кажется опасным, с каждым шагом мы все дальше от открытости остального дома. От безопасности.

– А если вернется Саймон? – говорю я.

Нам нечего скрывать друг от друга, но, как люди взрослые, мы всегда соглашались с тем, что каждому важно иметь собственный уголок. Собственную жизнь. Не представляю, что он скажет, увидев, как мы с Кэти шныряем по его кабинету.

– Мы же ничего плохого не делаем. А про чек он не в курсе. Нужно сохранять хладнокровие.

У меня внутри что угодно, но только не хладнокровие.

– Мы снимаем рождественские украшения, – внезапно произношу я.

– Чего?

– Если он придет домой и спросит, что мы делаем, то мы снимаем с карнизов украшения.

– Ладно, хорошо.

Кэти такие вещи не волнуют, но я чувствую себя лучше, зная, что у меня есть оправдание.

Дверь на чердак захлопывается с таким грохотом, что я подпрыгиваю. Она единственная во всем доме издает подобный шум. И она же ближе остальных к соблюдению требований пожарной безопасности. Саймон хотел ее снять, говорил, что ему приятно слышать суету дома. Я настояла, чтобы все осталось как есть, поскольку тревожилась из-за пожаров. Из-за всего, что могло угрожать моей семье.

Неужели все это время под боком была настоящая угроза?

Неужели она жила в нашем доме?

Меня начинает подташнивать. Я с трудом сглатываю желчь и стараюсь уловить в себе хоть каплю той силы, которую демонстрирует сейчас моя девятнадцатилетняя дочь. Кэти стоит посреди комнаты и осторожно оглядывается. На стенах ничего нет. Они спускаются под таким углом к полу, что выпрямиться в полный рост можно только на узкой полоске в центре комнаты. Сквозь единственное окно в крыше проникает совсем мало зимнего солнца, и я включаю основной свет.

– Вон там. – Кэти указывает на картотечный шкаф, на котором лежит планшет Саймона марки Самсунг. Решительно, почти грубо она протягивает его мне. Хотелось бы знать, о чем она сейчас думает.

– Кэти, – говорю я, – ты правда считаешь, что Саймон способен…

– Не знаю, мам. Посмотри историю поиска.

Я ввожу пароль Саймона, затем открываю браузер.

– Как мне понять, что он смотрел?

Кэти заглядывает мне через плечо.

– Кликни сюда. – Она показывает. – Появится список сайтов, которые он посещал и искал.

Я вздыхаю с облегчением. Там нет ничего подозрительного. Новости и парочка туристических агентов. Поездка на День святого Валентина. Интересно, как Саймон вообще может думать о поездках, когда у него столько долгов? «Это как витрины разглядывать», – предполагаю я, думая о вечерах, которые проводила, листая каталоги с недвижимостью за миллион фунтов. Хотя никогда не могла себе такую позволить.

Кэти заглядывает в ящик картотечного шкафа. Достает оттуда листок бумаги.

– Мам, – медленно произносит она, – он говорит неправду.

Желудок снова скручивает от тошноты.

– «Уважаемый мистер Торнтон, – читает Кэти, – в продолжение вашей недавней встречи с отделом кадров примите это письмо в качестве официального уведомления о вашем увольнении». – Она смотрит на меня. – Датировано первым августа.

Облегчение наступает мгновенно.

– Я знаю о сокращении. Прости, что не сказала тебе. Сама узнала только неделю назад.

– Ты знала? Поэтому он начал работать дома? – Я киваю. – А до этого? С августа, я имею в виду. Он же каждый день надевал костюм и уходил…

Я слишком предана Саймону, чтобы признать, что все это время он притворялся, лгал всем нам. Но мне и не нужно – судя по лицу Кэти, она уже все поняла.

– Но ты ведь ничего не знаешь наверняка, правда? – говорит она. – Не знаешь, чем он занимался. Чем он на самом деле занимался. Тебе известно только то, что он сам рассказал. Откуда тебе знать, вдруг он все это время следил за женщинами в метро. Фотографировал их. Выкладывал их данные в интернет.

– Я верю Саймону. – Даже для меня эти слова как пустой звук.