Я тебя знаю

Этот год был безумным, странным, быстрым, нервным, отчаянно и яростно счастливым. Совершеннолетие — аппарация без ограничений, совершеннолетие — магия, сколько захочешь, совершеннолетие — ни у кого не спрашивать разрешения. Лили словно опьянела от этой вседозволенности, с каждым днём всё меньше напоминая ему гриффиндорскую старосту, и всё больше — ту рыжую девчонку на качелях, которая пугала сестру «своими фокусами». Сначала Северуса слегка настораживала произошедшая перемена, но потом он махнул рукой на свою подозрительность. Мог он в кои-то веки позволить себе расслабиться? И они развлекались вовсю: Гриффиндор шатало, Минерва МакГонагалл ходила по Хогвартсу с таким выражением лица, словно у неё была мигрень, баллы вылетали в трубу по самым идиотским причинам… Но хуже всего приходилось Мародёрам. Точнее, Блэку и Поттеру, потому что Петтигрю не представлял интереса, а Люпина Лили жалела, несмотря на то, в какой ужас её приводили шрамы Северуса.

Лили задумала переделать коттедж в тупике Прядильщиков, и Снейп долго отказывался, пока однажды не пришёл домой и не застал её, увлечённо сдиравшую обои. Пришёл в ужас, но какой-то игрушечный, ненатуральный. А потом присоединился сам. В охватившей их горячке разрушения они вынесли на помойку едва ли не полдома, хохоча и пытаясь перещеголять друг друга в кровожадности. Предложи тогда Лили поджечь дом, а на его месте выстроить новый, Снейп тут же, не задумываясь, произнёс бы «Инсендио!»

Но они успели отремонтировать только спальню.

Снейп поднялся и медленно, всем весом наваливаясь на перила, пошёл наверх. На последней ступеньке ему пришлось расстаться с опорой и довериться только собственным ногам. Он толкнул носком ботинка дверь, зашёл внутрь, скинул обувь, чувствуя под пальцами ног толстый ворс ковра. Растянулся на кровати, не снимая сюртука и уперев невидящий взгляд в потолок, изукрашенный огнями фонарей и тенями деревьев. Они отремонтировали спальню — а спустя три дня после сдачи ЖАБА, в этой самой спальне его счастье разлетелось на осколки.

* * *

«Зачем я остался с Пожирателями? — спрашивал Снейп у потолка. — Почему не пустил всё на самотёк и не ушёл, пока была такая возможность?»

Полтора года назад, сразу после Чёрной ночи, он мог выйти из организации: вместо Нотта там воцарился Люциус Малфой, а Министерство лишило Пожирателей не только поддержки, но и малейшего шанса прийти к власти нормальным путём. Остаться ради памяти о хорошем? Отомстить Министерству за травлю, которую они заочно организовали Нотту, не дав ему оправдаться, не обеспечив справедливый суд, а сразу грозя самым кошмарным из смертных приговоров — поцелуем дементора? Нет, Северус не хотел мстить за Нотта. Уже не хотел…

…— Он был твоим другом? — как-то спросила у него Лили.

Снейп только поморщился и еле-еле, через себя, выдавил:

— Нет. Не другом.

Потом поразмыслил и добавил:

— Вероятно, учителем. Или наставником. Да. Я многим ему обязан…

…Она не стала тогда допытываться, и правильно: Снейп вряд ли смог бы признаться кому-то, но он был обижен, по-детски обижен и уязвлён до глубины души своим прощанием с Ноттом. Северусу редко удавалось нормально поладить с людьми — поторговаться или запугать было куда надёжнее — но Адриан, несмотря на свой показной цинизм и продиравшие до дрожи садистские шуточки, каким-то чудом занял место в его сердце. Иногда Северус даже ловил себя на том, что хотел бы иметь такого старшего брата: находчивого, неунывающего, сильного и искренне, почти фанатично верящего. Да-да, это тоже казалось Северусу плюсом — уметь верить во что-то великое и сокрушительно абстрактное, а не только в мелкую сиюминутную выгоду. Было время, когда Снейп искренне стеснялся своих замашек полукровки, воспитанного в магловском рабочем квартале: слишком много рациональности и никакого свободного полёта мысли. Ему всё время хотелось показать себя с лучшей стороны, доказать Нотту, что он, Снейп, достоин внимания, которое тот ему уделял.

Наверное, именно это толкнуло Северуса на нелепый и дурацкий поступок: помня о том, как Адриан восхищался «абсолютной тьмой», он решил напоследок подарить ему один из плащей, сотканных в своё время из «испорченной» нити на маминой прялке…

…— Я не могу его принять, — сухо произнёс Нотт, отодвигая от себя свёрток с плащом, словно тот мог его укусить. — Даже и не думай.

Снейп был озадачен. Тем более, что ясно видел — по нарочито осторожному, жадному прикосновению пальцев к чёрной ткани, по восхищённому взгляду — что вещь Нотту нравилась. А он, между тем, продолжил:

— Это слишком редкая вещь, а потому дорогая. Такой подарок ко многому обязывает.

— Он не такой уж и дорогой, — подчеркнуто безразлично пожал плечами Снейп. Он всё ещё пытался успокоить себя мыслями, что это какая-то ошибка, что Нотт понял неправильно. — Вполне нормальный для дружеского жеста…

— Стоп! — Нотт поднял вверх указательный палец и Снейп послушно замолчал. — Северус, запомни: сейчас это может выглядеть как угодно, но мы не друзья. И уж точно мы не будем друзьями, когда я вернусь. Пора тебе это понять.