Я — Темур, властитель вселенной

Увидев, обратившихся в бегство воинов Амирлик Тутуна, я ощутил уверенность в своей победе в этой битве, поскольку выступивших против меня нельзя было считать бойцами, их следовало уподобить слабым женщинам. О, читающий это описание моих жизненных деяний, знай же эту простую истину — всякий раз когда видишь, что воины противника проявляют бессилие и трусость, это означает, что их предводитель трус и недостойная личность, так как воин — это лицо своего полководца, в котором как в зеркале видна суть его начальника. Сомнительно, чтобы у способного и отважного полководца были трусливые и недостойные воины. Зрелище битвы в тот день стало для меня поучительным уроком, я понял, что никогда не допущу, чтобы мои воины в час испытаний вдруг проявили трусость и неумение подобно воинам Амирлик Тутуна. Я понял, что слабость войска Амирлик Тутуна вытекает из лености их полководца.

Если бы Амирлик Тутун не тратил свое время на то, чтобы есть и спать, а вместо этого занимался делами своего войска, его воины не оказались бы такими жалкими в бою. После той битвы я поручил Нусратли, чтобы он ежедневно, после моего утреннего намаза громко декламировал для меня следующие стихи:

Ничего другого, кроме пыли битвы пусть не видят мои глаза,
Оскверняет душу винная чарка праздных утех.

Мой шурин Хусейн, которому было поручено увлечь за собой и уничтожить воинов противника, успешно справился с задачей и благополучно возвратился на место.

Если бы я знал, что воины Амирлик Тутуна окажутся настолько слабыми, не стал бы давать такого задания шурину и отдалять его от себя. С возвращением Хусейна, положение воинов Амирлик Тутуна еще более осложнилось, так как на этот раз их теснили еще и с с тыла, однако Хусейн в той битве погиб, и я велел вынести его тело с поля битвы, обернуть в войлок, чтобы можно было отвезти в Самарканд и похоронить там. Прежд^ чем погибнуть, Хусейн сумел перекрыть путь отступления для Амирлик Тутуна. Я уверен, что если бы мой шурин не отрезал этому человеку путь отхода, Амирлик Тутун сумел бы бежать бросив свое войско на произвол судьбы, лишь бы спасти свою жизнь. Амирлик Тутун был мужчиной примерно сорока лет, очень смуглый, в тот день на голове его был шлем, а на теле — панцирь. На мне так же был шлем, но не было панциря, я предпочитаю носить вместо него кольчугу, так как сам много раз пробивал панцири других ударами сабли, в то время, как такого с кольчугой не случалось, поэтому я был убеждён, что кольчуга лучше, чем панцирь защищает тело от клинка, копья и стрел.

В сопровождении своих приближенных и небольшого отряда воинов я подъехал к Амирли Тутуну, и этот человек прокричал по-тюркски: «Эй, юноша, кто ты?» Я ответил на фарси: «Моя кормилица назвала меня твоей смертью». Амирлик Тутун ответил на тюркском: «Не понимаю о чем ты говоришь». Я разъяснил ему на тюркском то, что я уже говорил на фарси. Затем, зажав в зубах уздечку, я налетел на него, орудуя клинками в обоих руках. Сразив несколько всадников вокруг Амирлик Тутуна, я приблизился к нему. В меня несколько раз стреляли из луков, однако я успевал отражать их стрелы удар-ми клинков. Амирлик Тутун, как и все его воины, умел фехтовать лишь одной рукой.

Я знал, что мне легко будет убить этого мужчину, так как, остановив его удар клинком, находящимся в моей левой руке, я мог одновременно поразить его клинком, который я держал правой. Только лишь шлем и панцирь на нем мешали убить его быстро. Орудуя клинком, зажатым в левой руке, я сделал сильный выпад правой в его сторону и ранил его в ногу, и темнолицый мужчина согнулся от боли, всё ещё удерживаясь в седле. Второй удар моего клинка пришелся на его левую руку и отсек ее. Амирлик Тутун не смог удержаться на лошади и свалился наземь. Я приказал трем своим всадникам отсечь ему голову, насадить на пику и показать ее его войску, чтобы битва завершилась как можно скорее. Как только голова Амирлик Тутуна была насажена на пику, и его воины увидели, что их командующий убит, они в ужасе стали разбегаться и еще до полуденного намаза битва завершилась. Я повелел части моих воинов заняться преследованием остатков вражеского войска и сбором захваченного имущества. Я приказал брать и сносить в одно место всё движимое имущество. Велел я пленить так же всех молодых женщин с тем, чтобы затем распределить их между своими военачальниками и воинами, ибо шариатом разрешено брать в наложницы женщин кафиров. Закончив дела, связанные с битвой, я снял шлем, кольчугу и сапоги, велев принести воды для омовения, я приступил к молитве.