Я твой день в октябре

– Ну, ясно, – успокоился Леха и засмеялся. В армию, особенно в ВДВ, ему очень хотелось по двум причинам. За год он в десанте получит очень специфичную, но крайне пригодную для жизни физическую и моральную подготовку – это раз. Второе. Возможно, обозначившийся уже разлад в семье и заметная пока только Наде и Алексею тоненькая трещина на теле любви их, ранее намеченная быть вечной, затянется за время разлуки. Она, слышал, Лёха где-то, любовь только укрепляет.

Дома у родителей он собрал в старую спортивную сумку всё, что майор приказал. Поцеловался с плачушей обязательными в таких случаях слезами мамой, которой пообещал писать, а если будет возможность, то и звонить.

Мама его прижала крепко к себе, как бы переливая свои самые нежные родительские чувства в организм сына, потом легонько оттолкнула и утерла глаза платочком, который всегда держала в рукаве.

– Ну, всё! Иди. Служи верой и правдой!

Прибежал Алексей в редакцию, бросил сумку на отцовский стол и побежал к главному.

– Привет, Алёха! – Николай Сергеевич, тёзка отцовский, вышел из-за стола и крепко пожал ему руку. – Давай, служи честно! Зарайск и газету нашу не посрами! Через год твое место спецкора никем занято не будет.

– А это самое… – Лёха сделал сложное движение пальцами, показывающее исполнение замысловатого футбольного финта и одновременно извилистый способ движения змеи. – Оно на фига? Вам причёску не потреплют наверху?

Ну, послужил бы и два года, не треснул.

– Ерунда, – сказал главный. – Так надо было. И потом, институт ты всё одно закончишь. Диплом дадут. А мне надо, чтобы ты статьи писал. Год потерплю. Ничего. А два многовато.

– Это я ценный такой кадр? – засмеялся Алексей.– Без меня газете невпродых как тяжко! Ну, хорошо, раз так. Буду собой гордиться. А вам спасибо за всё!

Лето, осень, зима, и я в мае опять – по полям и знатным передовикам!

Попрощались они за руку и пошел Алексей к бате.

– Я у мамы был. Поплакали вместе перед разлукой. Она повелела служить верой и правдой. Только не спросила, где я буду служить, чем заниматься. Ну, ей это и не надо. Для неё армия – просто армия.

– А куда тебя определили? – отец оторвался от рукописи. – Не в стройбат? А то бы добавочную профессию имел, годную в мирных целях.

– В ВДВ послали, – Лёха сел на стул. – Голубой берет, тельник, парашют, рукопашный бой. Нормальный набор.

– Годится, – батя похлопал его по плечу. – А ты что, сам, один поедешь? Призыв уехал уже?

– Ну, – Лёха подал отцу руку. – Как мне служить-то?

– Как-нибудь так, чтобы парашют всегда открывался, – улыбнулся отец.

По дороге домой Алексей купил Наде цветы возле парка. Подснежники. Зарайск на севере Казахстана. Рядом с Сибирью. До солидных цветов ему минимум месяц ещё подснежники нюхать. Злате в универмаге взял музыкальную шкатулку. Ручку крутнешь сбоку, крышка открывается и выныривает балерина гуттаперчевая перед зеркальцем. Крутишь ручку дальше и музыка звучит красивая, классическая. Композитора Штрауса. А балерина крутится, вальс танцует. Хорошая игрушка. Развивающая.

Надежда что-то писала за столом. Горела настольная лампа, хотя на улице ещё светло было. На носу у жены Лёха с удивлением обнаружил аккуратные перламутровые сиреневые очки.

– Привет! – сказал он и медленно уложил букет подснежников на тетрадный лист.

– Привет, Леший! Что-то ты рано сегодня, – Надя понюхала букетик и отложила его в сторону. Рядом со словарем синонимов в английском языке. – Ты есть хочешь?

– А Злата где? – Лёха заглянул в спальню.

– У мамы пока. Мне тут добить надо главу диссертации. Завтра её будет один профессор читать. Мне это важно. – Злату мама вечером принесёт. А ты пока найди что-нибудь в холодильнике. А, ну ты же обкомовское не ешь. Другого пока нет. А ты, пока я работаю, сходи в «Колос». Рядом же. Поужинай там, а дома вечером чай с тортом попьём. Мама испекла.

– Ладно, пойду, – Малович Алексей почесал затылок. – Схожу к Жердю. Попрощаюсь.

– Он уезжает куда-то? – спросила Надежда, не отводя глаз от страницы.

– Ну, – Лёха обулся и открыл дверь. – В Америку. Его президент пригласил дворником в Белый дом. Но дворником в Америке, сказал Жердь, лучше, чем директором промтоварного магазина в Зарайске. Зарплата больше.

Надя что-то сказала вслед, но Лёха не разобрал. Хлопнула дверь и шум от щелчка замка поглотил её последние слова.

Прибежал Алексей к Жердю, который писал статью в газету «Ленинский путь» о проблемах пчеловодов в Притобольском совхозе.

– Я в армию завтра ухожу. В десантные войска, – Лёха сел на подоконник. -

На год всего. Редактор выбил фиктивную бумажку у ректора нашего. По ней я экстерном институт закончил и даже номер диплома написал. И серию. Во!

Один поеду. Когда призыв отправляли, я в командировке был.

– Ну, ништяк! – воскликнул Жердь. – Меня не берут. Плоскостопие. А я бы тоже не прочь. Ладно, давай. Уже начинаю ждать тебя обратно. Пиши. Будешь писать?

– Буду, конечно. Ты же друг мой последний и единственный, – Лёха подержал Жердя за плечи, оттолкнулся и ушел.