Я твой, Родина

Этот испуганный крик решил исход атаки. Он будто подрезал врага и влил богатырскую силу в наших автоматчиков. Еще в боях на Орловщине, когда на фронте появились танковые части с Урала, родилась у немцев легенда о «шварце мессерн» — о бойцах с черными ножами.

Это были части, сформированные из добровольцев. Рабочие Златоуста подарили им ножи в черной оправе. Тогда на фронте тоже стояла дождливая погода.

Уральцы взламывали оборону врага. На немцев обрушились танки, с брони в окопы бросались отборные бойцы-десантники — мастера рукопашного боя. На них были стальные нагрудники, непробиваемые пулей. Немцы в ужасе отступали от натиска «дикой дивизии черных ножей», как они называли уральцев. Невозможно было устоять против напора: танкисты, даже на подожженных машинах, мчались вперед, давили противотанковые орудия немцев, железный десант не давал пощады, и мало кто из врагов уходил от верного удара ножа.

Немного осталось в живых из тех бесстрашных, что бросались в первые атаки тогда, на Орловщине. Нет и стальных нагрудников: от них давно отказались десантники, как от лишнего груза. Но, кидаясь сейчас в траншею, каждый словно приобрел непробиваемую грудь, силу всех погибших ранее земляков, и в возгласе «ура» слышал «Урал».

Солдаты противника пытались выбраться из траншей и повернули спины, выкарабкиваясь. В эти несколько секунд замешательства было покончено со многими. Оставшиеся пробовали сопротивляться в рукопашной схватке.

В траншее постепенно становилось тише и тише. Тогда сквозь шум дождя слева на холмах раздался визг чужих моторов. К Погудину, отирая рукавом мокрое от пота и дождя лицо, подбежал черномазый Мирза Нуртазинов.

— Лейтенант! Танки! Танки! — Он, часто дыша, вглядывался сквозь ливень в сторону, откуда доносились зловещие звуки. — Наши не видят. Ай-яй-яй!

Дождь не унимался. Мокрых до нитки автоматчиков пронял озноб. Стоя в траншее и заслоняясь от грозового косохлеста, они смотрели вперед. Там, за плотной завесой ливня, среди дымящихся хат метались «тридцатьчетверки». Им было плохо без десанта. Они подавили орудия противника на окраине, и, не заняв деревни, потянулись влево, навстречу немецким танкам, которые выползали из леска.

— Увидал! Увидал! — закричал Нуртазинов.

Из траншеи было видно, как вражеские солдаты бегали по деревушке. Стена взрывов на широкой пашне, превратившейся в кисель, отделяла десантников от них. Немцы продолжали вести минометный заградительный огонь. Пороховой дым под дождем не поднимался к небу и стелился по земле.

Николай осмотрелся. «Хоть бы минометы подавили, а то пойдешь — всех ребят потеряешь», — мелькнула горькая мысль.

Но сетовать было некогда, и он собрал бойцов около себя.

— Отстали мы… Надо во что бы то ни стало пройти в деревню, пока танки ведут бой. Иначе немцы очухаются и ударят им с тыла. Всем задача понятна?

На лицах автоматчиков застыло то выражение усталости, которое бывает у человека, когда он сделает большую тяжелую работу и увидит, что мало приблизился к цели. Николай уловил это.

— Не вижу, что всем понятно. Кто не может, пусть останется ждать хорошей погоды, ждать, пока немцы начнут из деревни жечь наши машины. Потом прилетят наши самолеты, подойдут «катюши», артиллерия, пехота и возьмут за нас населенный пункт.

Это был точно рассчитанный удар по гвардейскому самолюбию. После этих слов Николай не увидел уже ни одной унылой физиономии. Он улыбнулся и сам, когда приказывал:

— Интервал десять метров! По-пластунски — вперед!

Теперь он был уверен, что каждый доползет сквозь огонь по этому полю, развороченному минами и политому дождем.

Они ринулись в грязь, и у Николая едва хватило выдержки обождать несколько секунд, чтобы проследить за всеми.

— Больше интервал! По команде все встают и — «ура».

Он пополз следом, стараясь не обгонять остальных. Впереди, по бокам, а потом и позади рвались мины. Дождь не прекращался…

* * *

Юрий Малков, кончив утюжить гусеницами траншею, увидел, что второй танк его взвода подбит. Из открытого люка, который чуть дымился под ливнем, высовывалась рука без перчатки, и с пальцев стекали на броню струи воды. Юрий хотел было остановиться, чтобы помочь экипажу, но вспомнил, как говорили в танковом училище: остановка в бою гибельна, недвигающийся танк — это мертвая мишень.

В воздухе вспыхнула зеленая ракета и развеяла его сомнения. Этот сигнал командира батальона означал: вперед! Юрий заметил ракету одним из первых, его машина вырвалась ранее других. Он был доволен и очень обрадовался, когда Никонов сказал по рации:

— Малков, осторожнее! Лавируй! Ты на виду, и тебе гореть нельзя.

— Впереди орудие! — сообщил механик.

Юрий приник к смотровой щели и скомандовал:

— Осколочный!

— Готово! — ответил башнер.

В нескольких десятках метров сквозь дождь ясно виднелась замаскированная снопами противотанковая пушка. Она медленно поворачивалась на них. Кое-как нацелясь, Юрий нажал спусковую педаль. Танк дрогнул, и дымок разрыва возник далеко позади немецкого орудия. Машина тряслась, пересекая поле, вспаханное грядами.

— Еще осколочный!

— Есть!

Водитель остановился.