Я твой, Родина

Танк летел по темным пустынным кварталам. Нервозность командира передалась и механику, который видел, что творится неладное. На развилке улиц Ситников повел машину правее. Через несколько минут они выехали снова на окраину.

— Ты что, с ума сошел? — Юрий готов был спуститься к механику и отколотить его. Тот оправдывался:

— Потерял ориентировку, товарищ лейтенант. Потеряешь спокойствие — все потеряешь.

— Замолчи! — приказал Юрий.

— «Пантеры»! — сообщил башнер Миша Пименов. — Разрешите, товарищ лейтенант вдарить?

— Погоди, я сам.

Со всей злостью, которая только кипела в нем, Юрий взял в перекрестке орудийного прицела танк противника. «Пантеры» выползали из улицы неподалеку, еле заметные в предрассветной полутьме, направлялись в сторону от Райхслау.

Гвардейцы в центре города услышали, что где-то в стороне ухнуло орудие «тридцатьчетверки». Еще раз и еще. Потом в дальнее улице послышался лязг гусениц и пулеметная очередь.

— Кто там орудует? — спрашивали друг у друга.

— Наверное, бригада подошла.

— Нет, одна коробка гудит.

Николай послал трех автоматчиков разузнать, в чем дело. При ярком огне пожаров было незаметно, как подкрался рассвет. К серенькому небу тянулись длинные клинья копоти. Немецкие танки стояли, как дымящиеся головешки, в одну линию, опустив к земле свои пушки, будто набалдашники дульных тормозов им теперь были не под силу. Внутри негромко разрывались снаряды.

Вернулись автоматчики.

— Там танк Малкова, — доложили они Погудину.

— Где?

— Стоит на окраине, а дальше на бугре Две «пантеры» горят…

В конце улицы показалась легковая автомашина. Полковник с капитаном Фоминым привстали в ней, издали увидав результаты боя.

— А что ж вы доложили, что противника нет? — спросил командир бригады. — Где командир роты?

— Ведет бой, здесь, недалеко, добивает остатки противника, — ответил Николай.

— Один? Что это он подразделение оставил?

— Он там, товарищ полковник, на окраине еще двух зажег.

— Тут что-то не так, — усомнился комбриг. — А? Иван Федосеевич, как ты думаешь?

Капитан Фомин пытливо глянул на Николая, потом на Семенова.

— Конечно не так. Ну-ка, докладывайте.

— Разрешите мне, — Николай выступил вперед. — Сказать по правде, я ничего не понимаю, что с Малковым. — Он рассказал все происшедшее за ночь и добавил: — Может быть, я виноват, что изменил его замысел, что танки встали в засаду, а не вышли из города. А может быть, он попросту струсил?

Фомин сказал строго:

— Разве Малков трус? По-моему, нет. Хорошо, что вы столько немецких танков переколошматили. А если б противник уничтожил все наши танки? Кто был бы виноват? А?

— Я, — ответил Николай и с тревогой посмотрел на командира бригады.

Полковник посмеивался: он был очень доволен результатом боя и решил в остальном разобраться после.

— Молодцы! Воюют себе, а я потихоньку еду и не знаю. Малкова вызывал, вызывал, а он разведочкой занимается. Кто ж за него? Этот разгром кто учинил?

— Гвардии лейтенант Семенов, — предупредил Николай.

— А говорят, что он рассеянный. Значит, по рассеянности переколошматил немцам все коробки? Молодец! Сколько их?

— Не знаю, товарищ гвардии полковник.

— А-а. По рассеянности не посчитал? Пойдем-ка, Погудин, пересчитаем. А Иван Федосеевич пусть займется разведчиком. Вызовите Малкова по рации, — приказал он Семенову. — Потом радируйте начальнику штаба — пусть посылает сюда все танки кроме штабного.

По чистенькому тротуару, кое-где раздавленному по краям, комбриг и Погудин пошли по улице. Сожженные немецкие машины, как на параде, выстроились по середине дороги, и полковник с удовольствием считал их про себя.

— Я вчера письмо получил, — начал он рассказывать, видя, что Николай чувствует себя неловко после строгого замечания Фомина. — Письмо одной девушки из Тагила. Земляки много пишут, нашей бригадой интересуются…

На каждом перекрестке, через коротенький квартал, у «тридцатьчетверок», обращенных орудиями на сожженные «пантеры» и «тигры», полковника приветствовали экипажи с десантом. Комбриг жал каждому командиру танка руку, говорил: «Молодцы!» и продолжал рассказывать Погудину, когда шли дальше:

— А эта — фрезеровщица с завода — пишет, что вся ее жизнь только в нашей бригаде. Когда слышит в приказе Верховного Главнокомандующего мою фамилию, то норму на триста процентов выполняет, — он с шутливой гордостью поднял палец кверху. — Она спрашивает о своем знакомом, — полковник выделил слово «знакомом, — Александре Черемных. Писем от него давно не получает… Это ведь твой помкомвзвода, да? Старшина?… Знаю… Так: шестнадцать, семнадцать, восемнадцать. А для начала хорошо. Молодцы!

Улица окончилась. Вышли на площадь. Танки выворотили на ней почти все камни мостовой. Тут стояла обгорелая «тридцатьчетверка». Полковник посмотрел номер на башне, снял фуражку и опустил руки по швам. На жалюзи мотора лежал обгорелый труп. Николай увидел патронные рожки автомата, торчащие из голенищ сапог, и быстро забрался на танк. Только по рыжим клочкам волос под шапкой, которая не дала огню уничтожить их, он опознал своего помощника Александра Черемных.