Я твой ужас и страх (СИ)

Показалось, что по мягкой выпуклой щеке Песочника скатилась золотая слеза, по ней, по душе, которая боялась добрых снов. Но он послушался и покинул комнату, улетев, озаряя собой сумерки. Светлячок во мраке человеческого равнодушия.

— Что ты делаешь? Ты же сознательно обрекаешь себя на кошмары! — Бугимен застыл в полном изумлении. Немая сцена посреди вьющегося темного песка, едва мерцавшего.

— А и пусть. Ты хотя бы не обманываешь, — улыбнулась Валерия, пошатываясь от усталости. — Мы боимся не кошмаров, а того, что они предвещают, негативные исходы событий или нашу неуверенность в чем-то. Добрые сны порой могут сделать куда больнее…

— Песочник и Хранители на этот счет другого мнения, — недоверчиво нахмурился Бугимен.

— Да, пожалуй. Наверное, все это неправильно… — говорила Валерия, едва не теряя сознания от пережитого, но слова сами складывались в резкие фразы: — Все мы — короли на куске шлака. Пока не обрушивается что-то по-настоящему жуткое. Пусть добрые сны видят те, кто завтра уже не проснется. Им нужнее. А нам еще грызть эту жизнь, еще зубами впиваться в свое право на существование.

— Утро, — отстраненно констатировал Бугимен, не глядя на Валерию.

— Утро, — кивнула она. Ее пронизывал мелкий озноб, глаза слипались, но адреналин не позволил бы заснуть.

— Не думай, что все закончено! — с угрозой растворился Король Кошмаров, впрочем, уже почти не испугал.

Оставалось ждать наступления следующей ночи. Но Валерия сама выбрала такой путь, нелегкий и испещренный терниями, зато теперь она ощущала непередаваемую тягу к жизни.

4. План побега

Бледно-лиловое небо клубилось снежными вихрями. Зима завладела правами на бесконечность хандры, выставляла счет редким минутам радости. Вместе с ней приходили неверные мысли, на душе селились слякоть и неспокойная канитель дум. Круг сансары продолжал вращаться — дом, работа, скандалы, сон.

Накануне отец и мать переругались из-за комнатных фиалок. Отец решил, что цветочный горшок пуст, не заметив ростков, и выбросил. Или что-то в этом роде. Сущая мелочь, которая переросла в ураган. Валерия даже не вникала, она лишь погромче подкрутила музыку, не надеясь заснуть ночью под аккомпанемент выяснения отношений. А раньше-то она всегда вылетала из комнаты, вставала между ними: «Мама, папа, не ссоритесь. Это же ерунда! Все можно решить».

Да, все. Если есть любовь, то все можно решить, все простить, а если ее нет, то малейшее неверное движение влечет взаимные подколки, недоверие, распри. Раньше дочь вмешивалась, в итоге еще и виноватой оказывалась. На нее то мать обижалась, углядев пособничество мужу, то отец, который бормотал, будто женщины в его доме сговорились. И никто не слышал ее, списывая все печали на подростковую депрессию. «Это проходит с возрастом, не нуди», — отмахивался то один, то другой, а уж посмей она лет в двенадцать рассказать о черном человеке, который неизменно мерещился в коридоре в самый глухой час ночи, нагоняя ужас, так и вовсе подняли бы на смех или пригрозили повести к психиатру.

Для них лекари душ считались какими-то мифическими животными, которые только вредят, поэтому выбор Валерии крайне возмутил их, а все ее заслуги на этом поприще сводились к нулю. Так что, о них девушка тоже редко рассказывала, хватало последнее время отговорки, что она зарабатывает деньги, значит, не так уж бесполезна. Жизнь шла куда-то, по инерции — кому-то этого достаточно. Валерия почти смирилась, каждое утро с трудом отрывая чугунно-тяжелую голову от подушки, потирая затекшую шею. Серость — и в кошмарных снах, и в настоящем. И за чертой видений, и наяву представал бесконечный город, обделенный вниманием солнца, всюду стены, только стены.

«Все еще разбираем дело о первой любви? А… Нет, уже разочарование в ней», — думала Валерия, глядя с дежурным выражением лица на знакомую девочку-подростка, которая заходила к ней уже, наверное, пятый раз. Она мало рассказывала, почему не получается поговорить о своих чувствах дома. Маме она сказать боялась, будто первое волнение на безбрежном море чувств воспринималось преступно и предвзято.

— Я ему записку написала. А он перед всем классом ее прочитал и высмеял меня… — Девочка закрыла руками лицо, то размазывая выступившие слезы, то дергая за туго стянутый светло-русый хвостик. Обычная, курносая в сизой форменной жилетке, мешковатом свитере, черных брюках, принятых в школе, полноватая и с первыми прыщиками. Конечно, ее сердце принадлежало красавцу класса. Он периодически мелькал в коридорах, Валерия смутно представляла этот насквозь фальшивый образ из дешевых комиксов. Почему-то от его поступка не получилось даже удивиться, зато захлестнул гнев.