Я твоя истина (СИ)

Я очень любила творчество Достоевского. Частенько перечитывала «Идиота», и приходила в неописуемый восторг от потрясающего образа князя Мышкина. Как же он жил среди того дерьма, что его окружало? Сердце сжималось от жалости, когда князя гнобили, издевались над ним и потешались над его добротой и благовоспитанностью. «Невинная овечка» — многие звали Мышкина. Так и было. Ребенок в теле взрослого мужчины, полюбившего роковую женщину. Боже, как же страшны были последние главы романа, какой ужас они мне внушали, когда я читала о Рогожине, зарезавшем Настасью Филипповну. Волосы дыбом вставали от безысходности, мрака и обреченности. Но не хотелось отрываться от книги ни на секунду, ни на мгновение, словно строки могли испариться. И я взахлеб читала о «красивой женщине с некоторой надменностью в лице» и с «темными глубокими глазами». Так было всегда. Каждый раз, перечитывая этот роман, спустя некоторое время я вновь к нему возвращалась, словно мне чего-то не хватало…

В таком же нервном состоянии я сжимала пальцами любимую книгу, любезно привезенную Хавьером неизвестно откуда, и не обращала внимания на припекающее солнце. Время давно перевалило за полдень и теперь тень от раскидистого дерева, под которым я устроилась, сдвинулась левее, оставив меня «жариться». И даже звук тихих шагов не сразу вернул меня в реальность, а когда совсем нежеланный нарушитель моего покоя заговорил, я невольно вздрогнула. Моргнув, внезапно поняла, что вспотела на солнцепеке и поспешно передвинулась влево. Только после этого прикрыла книгу и повернула голову в сторону грека. Он дождался моего внимания и повторил вопрос:

— Я могу присесть?

Пожала плечами, мол, мне все равно и уставилась прямо перед собой, наблюдая за полосатым шмелем, летающим над цветами.

— Что читаешь? — словно подросток, «подкатывающий» к наивной девице, поинтересовался Клио и уселся на траву, игнорируя покрывало, на котором сидела я.

Показала ему обложку, но тут же сообразила, что название написано на русском языке, и ответила:

— Это Достоевский.

Грек едва заметно улыбнулся, кивнув.

— Ты не голодна?

Посмотрела на него пристально. Мне показалось, он хочет сказать что-то важное, ведь без толку болтать не в стиле Кавьяра. Поэтому промолчала, продолжая таращиться на грека, всем видом стараясь показать, что вижу его насквозь.

— Ладно, — усмехнулся он и, склонив голову набок, заговорщицки подмигнул — Поехали поплаваем.

Откровенно говоря, перспектива оказаться перед Клио в купальнике не радовала. Но ведь можно и не раздеваться или вообще взять с собой мать, чтобы поплавать с ней где-нибудь подальше от Кавьяра. Но если со мной случится… вдруг случится беда, то не хотелось бы делать Ханну тому свидетельницей.

Клио наблюдал за моим лицом. Вероятно я немного гримасничала, как это было всегда. Без проявления своих эмоций никак не могла обойтись. Единственный нюанс: я женщиной себя не признавала, как, впрочем, и личностью. Именно поэтому готова была выполнять любой приказ, потому что гордость и чувство собственного достоинства куда-то улетучились.

— Поехали, — удивила грека, но он радости не изъявил, а напротив, нахмурился.

Наверняка пришел к тому же выводу: я втоптана в грязь. Как-то в последнее время это слово стало приживаться во мне. Глядишь, скоро и окончательно сдамся…

— Что ж, — хлопнул Кавьяр ладонями по земле, натягивая на лицо маску веселья. — Тогда собирайся. — Поднялся. — И крем для загара не забудь, иначе обгоришь.

Скупо улыбнулась в ответ, удивляясь, как легко человек забывает приятные эмоции, а улыбаться — это всегда приятно.

Грек ушел в дом, а я, посидев немного в тишине, пришла к выводу, что он действительно очень старается мне угодить. Вот только плевать я хотела на эту внезапную доброту, потому что считала — жестокость у человека в крови и никто ее не искоренит. Тут уж следовало согласиться с Кавьяром: либо ты принимаешь человека со всеми его демонами, либо «до свидания». Вероятнее, прощай.

В машине ехали четверо: я, Клио, Хави за рулем и Марио. Моя заслуга заключалась в том, что Тео был оставлен присматривать за Ханной, которая, в свою очередь, устроила настоящий скандал…

Складывая необходимые вещи в какую-то странную авоську, которую мне одолжила хозяйка особняка и по совместительству наша кухарка Азелья, я выслушивала возмущенные возгласы матери. Потом она следом за мной спустилась на первый этаж и продолжила свой монолог там. Застегнув ремешки босоножек, я замерла на низенькой деревянной табуретке в прихожей и принялась терпеливо дожидаться грека. Он появился быстро и без вещей. Конечно, зачем они ему?

— Что происходит? — развел Кавьяр руками, и я поняла — сейчас начнется.

У матери накипело и обвинять ее в этом было бы крайне глупо.

— Ты, сученыш садистский! — прошипела Ханна, тыча пальцем в грудь грека.

Мне не хотелось участвовать в разборках, поэтому, переместившись на улицу и усевшись на скамью под окном, внимательно осмотрела густой плющ, вьющийся по стене. Красиво.