Я. Ты. Мы. Они

Я как раз только вернулась домой — отводила детей до дома Сашкиных родителей. Сама показываться побоялась, но раз Чернов в городе, то и оттягивать визит внуков к бабушке с дедушкой больше не имело смысла. И так, каждый раз выходя на улицу, ощущала себя шпионом, за которым может вестись возможная слежка. Как-никак, мы практически жили в соседних дворах, и было бы крайне неловко однажды наткнуться на Надежду Викторовну или Дмитрий Александровича, когда мы уже год или два прожили через дорогу от них.

— Ну, как тут обстановка, брат? — спрашиваю я у Бакса, который как всегда крайней энергично встречает входящих в дом. Но пес почему-то не отвечает, видимо не находит слов, чтобы описать весь беспредел последних дней.

Зато из комнаты пацанов слышатся возня и сдавленный стон. Я подмигиваю псу и иду к сыну.

Стас валяется на разобранном диване в окружении тазов. Жалко, что не пригодились. Я бы его этим всю оставшуюся жизнь позорила, вспоминая при каждом удобном случае, и даже внукам бы завещала, как главную семейную байку, чтоб неповадно было.

Он пытается подняться с дивана, но видимо чугунная голова тянет обратно к подушке. Закрывает лицо руками и стонет:

— Вооооооды…..

— Не заслужил.

Пытается сфокусировать свой взгляд на мне, но получается плохо, поэтому опять просто стонет:

— Маааааам….

Я захожу в комнату, морщась от стойкого запаха перегара, даже открытое настежь окно не помогает. И как тут только Дамир с ним спал? На столе стоит стакан с водой, предусмотрительно оставленный мной перед уходом, и пара таблеток.

— Ешь, — протягиваю я Стасу аспирин, ребенок морщится, а затем припадает к стакану с водой. Пьет жадно и судорожно. А я рассматриваю такого родного и такого незнакомого сына. Сухие губы потрескались, глаза красные, а сам весь опухший. Красота, ничего не скажешь.

— Еще, — просит он. Приходится идти на кухню и нести весь кувшин. Одним стаканом тут не обойдешься. Напившись воды, он падает обратно на подушку. Сажусь рядом на край дивана.

— Плохо, — жалобно тянет ребенок.

— Вот и отлично!

— Ну мам!

— Что мам?!

Сказать ему нечего, поэтому он в очередной раз стонет, хватаясь за голову. Еле сдерживаюсь от злорадной ухмылки. Может быть, первый неудачный опыт отобьет дальнейшее желание творить подобную фигню?

— Я чуть не умер, — не выдерживает Стас, поддавшись желанию поныть.

— Жалко, что чуть…

— Ну мама!

— Что мама?!

Сын закусывает губу, раздумывает, а потом выдает:

— Ты повторяешься.

— Я?

— Ага, у нас разговор по кругу идет. Никакой от тебя поддержки. Ауч, — это я с силой тыкаю его в плечо. — Больно же!

— Еще не так будет, когда я тебя выпорю! Ты вчера что устроил? Это как понимать?

Стас морщится, куксится и упрямо отводит глаза. Такая смешанная гамма чувств на его лице. Вот как его понять?!

— Мне плохо было.

— От чего?

— Из-за отца… Он нас бросил!

Так и хочется тыкнуть его еще раз. И себя заодно.

— Стас, ну что за бред. Это мы с отцом разругались, ты-то тут причем?

— Он тебя предал! — неожиданно жестко выдает сын.

— Меня, но не тебя же!

Но ребенок продолжает упрямиться. Настоящим мужиком вырос, что ли?

— Это одно и то же.

— Ну уж нет…

— Он не смог с нами!

Последнюю фразу Стас хоть и выдает с раздражением, но за этим стоит что-то еще. Вспоминаются слова Сашки про чувство вины, отчаяние. Как он тогда сказал, саморазрушающиеся мальчики? До этого я думала, что Стас переживал из-за перепалки с отцом в день нашего грандиозного скандала.

— Что это значит?

— Ничего… — говорит и отворачивается к стене. Все понятно, разговор окончен. Как же меня бесит эта их манера недоговаривать! Что с Черновыми всю жизнь играем в догадайся сам, то с этим!

Так и хочется рыкнуть на него хорошенько. Но поскольку у меня нет гарантий, что в этот момент я буду разбираться именно со Стасом, а не с Сашкой в его в лице, решаю ретироваться на кухню. От греха подальше.

В раковине ждет гора посуды с завтрака, а на столе размораживающееся мясо. Эх, повинность моя трудовая.

Минут через двадцать на кухню после душа вяло вползает Стас, выглядит он уже лучше, хотя все еще далек от идеала. Не обращая внимания, продолжаю готовить. Ребенок пару раз вздыхает и плюхается на стул.

— Есть хочу.

— Яйца пожарить?

— Да… с колбаской.

Вот так бы и дала ему полотенцем.

Пока я вожусь с приготовлением яичницы, это чудовище продолжает вздыхать.

— Спрашивай.

— Что?

— Стас!

Он какое-то время колеблется, но потом все-таки спрашивает:

— А вы с папой поженились из-за меня?

— Если ты не заметил, мы поженились два года спустя после твоего рождения.

— Ну, вы ждали твоего совершеннолетия… — строит свое предположение сын.

— Мне было 16, и у меня был ты, можно было сразу идти расписываться.

— Да? — с неясной надеждой в голосе уточняет он.

— Дааа, — коверкаю я его. Надо что-то делать со своим ехидством.

Ставлю перед ним тарелку с едой, и ребенок с жадностью накидывается на яичницу. Я возвращаюсь к разделке мяса, поэтому какое-то время молчим.

— Чаю?

— Ага… Мам, а вы точно не из-за меня поженились?

Меня начинает напрягать его интерес, раньше как-то к семейным историям он был равнодушен. А тут прям…

— Что именно ты хочешь знать?