"Я у себя одна", или Веретено Василисы

Сложность и коварство проблемы в том, что эгоизм и самопожертвование как-то так хитро переплетены, так умеют притвориться друг другом, что порой у всех нас дважды два равняется пяти. Посмотрите, сколько вокруг женщин, гордящихся тем, что "отдали все" — и сколько из них нанесли этим серьезный вред не только себе, но и тем, ради кого разбивались в ле­пешку, ложились трупом и выворачивались наизнанку. Язык наш — инст­румент тонкий: хорошее дело вряд ли называлось бы такими словами. Ка­кие могут быть партнерские отношения с вывернутым наизнанку, разби­тым в лепешку трупом?

С другой стороны, достойное человеческое партнерство невозможно без умения уступить, порой подумать сначала о другом, но по возможности без самоотвержения, и уж точно — без великодушия. Женщины легче и чаще попадают в ловушку, которой сплошь и рядом становится для них роль благородной жертвы. Причин тому много. Есть совсем простые: если бы не женская способность на самом деле забывать свою боль, игнорировать соб­ственную усталость и не замечать потребностей, забота о маленьком ре­бенке была бы невозможна. Полная включенность в состояние и ощущения другого — биологически целесообразное свойство. Как и с прочими дара­ми матушки-природы, здесь легко утратить меру.

Существует система ролевых ожиданий: женщине предписывается пони­мать, сочувствовать, терпеть, заботиться и угадывать даже еще не выра­женные потребности: в "идеальном" — для кого? — союзе значительная часть работы матери, жены, подруги так и представляется. Женщина, кото­рая двадцать четыре часа в сутки "живет не для себя" и "отдает все", удоб­на. Но только теоретически. Разменной монетой в союзах с таким "идеа­лом жены и матери" сплошь и рядом становится чувство вины: она такая хорошая (а я не оправдал); она такая хорошая (к чему бы придраться?); она такая хорошая (век бы не видеть этого живого укора); она такая хоро­шая (ну, значит, ей это зачем-то надо). Исполнение роли Идеальной на практике перерождается в "мама знает лучше", в делание всего и за всех, в хитрое косвенное воздействие кнутом и пряником, в горькое разочарова­ние. Обратите внимание: и Майя, и Ирина Львовна на свой лад стремились к исполнению ролей "классического репертуара": безответной овечки и активной мамаши-львицы. И преуспели...

А у нас, кроме всего прочего, для попадания в ловушку стремления "отдать все" есть причины исторические: в трудные времена — то есть последние лет сто — отдавать ближним последний кусок считается правильным и по­четным, собственные страдания вознаграждаются чувством выполненного долга, уважением окружающих. А сценарий, где героиня "во всем себе от­казывала, только чтобы....", становится нормой. Вспомните бесчисленные истории о том, как бабушка три раза перешивала мамину школьную фор­му — непременно ночью, днем она, как и все, работала. Как были выменя­ны на хлеб ложки из приданого. Как добывались все нехитрые жизненные блага. Как "одна поднимала детей" — муж то ли сидел, то ли воевал, то ли пил без просыпу. Я встречала на группах женщин еще вполне цветущего возраста, не заставших войну и карточки, но знакомых с настоящим чув­ством голода. Диеты и Брэгг тут ни при чем: трудный период жизни, поте­ря работы, ребенок, нищенское пособие, на которое ничего нельзя купить. "Чай пей без меня, я уже поела". Почему кажется, что мы все когда-то это слышали?

И все-таки, при всей мощи оказываемого на нас влияния самых разных факторов, выбор за нами. И всегда остаются несколько простых и здравых мыслей — тоже, кстати, не вчера родившихся, — которые стоит иногда вспоминать. Нашим любимым людям лучше, когда мы здоровы и счастли­вы, когда нам радостно и интересно жить. Если это не так, то возникает вопрос: зачем мы окружили себя людьми, не желающими нам добра? Решая и делая все за своих близких, мы разрушаем не только себя, но и их уве­ренность в себе — а возможно, и развращаем, питаем их темные стороны. Если так сильно хочется "полностью посвятить себя" кому-то, стоит спро­сить себя: это действительно нужно тому человеку? (В том, разумеется, случае, когда ему больше трех — если меньше, ответ будет другой.) Но если это не младенец, то не тяжкий ли груз мы тем самым на него взвали­ваем, не собираемся ли, втайне даже от себя самих, потом предъявить счет? Не убегаем ли в это "служение" от каких-то своих проблем? И все-таки дар это или жертва? Дарить, как все мы знаем, радостно, и дарящий стано­вится богаче, а не беднее. Так вот, делая именно такой выбор, становимся ли мы лучше, мудрее, больше в ладу с самой собой? Примеры бесхитрост­ного, радостного, "белого" самоотречения есть — как, бесспорно, есть свя­тые, безусловная любовь и мгновения подлинного счастья. Но святых не бывает много — столько, сколько вокруг женщин, "отдавших все" и "поло­живших жизнь". И то, что начинается как искреннее стремление без остат­ка раствориться в жизни другого человека, только отдавать и ничего не по­лучать взамен, ведет нас прямиком туда, куда обычно и заводят дороги, вы­мощенные благими намерениями...