Я убийца

Каждый хоть раз в жизни лежал в больнице. Ну, наверное, каждый. Может, кого Бог и миловал, но, к сожалению, не меня. Помню, как лежал на вытяжке: на руке и ноге аппарат Илизарова, рядом постоянная капельница, в носу кислородные трубки, на теле памперс, как на младенце, так как гадить приходится под себя. Если бы вы знали, как трудно заставить организм это сделать в таких условиях. Вы спрашиваете медсестру про судно, но она подходит, только когда от вас начинает реально вонять, поскольку вы лежите не по блату и у нее таких, как вы, еще десяток-другой. А если она и обращает на вас внимание, то делает свою работу так, будто бы имеет дело с мертвецом в морге. И при этом поливает вас всем своим небогатым запасом слов в надежде, что вы сдохнете завтра, а при удачном стечении обстоятельств – немедленно, и работы у нее поубавится. Ворочать обгаженное тяжелое тело полуживого человека не доставляет особого удовольствия, тем более, если не иметь с этого барыша. Однако каждый день тебя вращают, чтобы не было пролежней, и протирают влажной губкой. Ты как Владимир Ильич в Мавзолее: такой же дохлый и такой же бессмертный. А когда персонал проводит процедуры, то разговаривает о своем, будто бы ты кукла, будто бы тебя и нет. А тебе приходится выслушивать их проблемы – мнимые проблемы по сравнению с твоими собственными.

Помню медсестру Анночку, примерно моего возраста, крашеную блондинку, страшную, как моя жизнь, безмозглую чукчу. Для того чтобы у нее засветились глазки, ей даже не нужно было отвешивать комплименты и дарить цветы. Казалось, поднеси к ее уху включенный фонарик, и бац – девичьи глаза засияют, словно солнышко, ибо полное отсутствие мозга способствует проникновению света в черепную коробку. Зато течка у этой сучки была постоянно. Она напоминала мне одну собачку, болонку по кличке Нотка, которая постоянно гадила хозяевам на ковер. И как те ни пытались ее перевоспитать, она продолжала это делать, пока от нее не избавились навсегда. Анночка относилась именно к такой породе: перевоспитать ее было невозможно – если только избавиться. Она то и дело жаловалась на своего мужа Виктора, на то, что он не понимает ее, беспрерывно пьет пиво, смотрит футбол с друзьями и все такое, а она хочет внимания и мужского тепла. Жаловалась всем санитарам смены, а их было четверо, и каждый старался утешить ее по-своему, пока она не забеременела. Похоже, именно тогда я так сильно возненавидел предательство. Думаю, бедолага Виктор до сих пор считает, что ребенок от него. Интересно, что бы он сказал своей благоверной, если бы узнал, что Анночка и сама не в курсе, кто отец. Несчастный малыш был зачат на больничной койке. Иногда она совокуплялась на кровати, с которой только что вынесли покойника. Я, слава Богу, лишь слышал вздохи и скрип пружин, поскольку сам лежал за ширмой. Правда, частенько они попросту забывали ее закрывать.

Я постепенно приходил в себя. Упрямое тело восстанавливало зрение и слух. Обезболивающие, которыми меня пичкали круглосуточно, помогали отвлечься от мыслей о смерти. Какие же мы, люди, все-таки пустые и мелочные: живем так мало, а хотим получить все. Забываем о близких, плюем на себе подобных. А когда подкрадывается старость, понимаем, что жили как-то не так, что рядом никого. И тогда не нужны уже ни деньги, ни красивые женщины, ни хорошая еда – нужна семья, а ее как раз и нет. И вот уже старуха-смерть стучит костлявой рукой тебе по плечу и заносит косу над головой. Пустота – вот что ждет всех, кто хочет всего сразу и без меры.

Из-за сильного сотрясения я некоторое время не мог видеть и говорить, думал, что так и останусь глухонемым. Даже смешно теперь. Убогое состояние. Ты перестаешь бояться смерти и начинаешь мечтать о ней. Но, в отличие от меня, мой организм жаждал жизни. Я помню, когда только более-менее пришел в себя, ко мне пришли следователи, стали узнавать у врача могу ли я отвечать на вопросы. Тот мялся, говорил что-то невнятное, но потом появился Павел Алексеевич и разогнал их по матери, не стесняясь в выражениях, культурными в которых были только предлоги «в» и «на». А я тогда еще не понимал, при чем здесь полиция и зачем я им понадобился. Меня только волновало, почему жена и сын не приходят ко мне так долго. А может, это просто время так медленно идет? Под таблетками не ориентируешься в том, что до аварии называлось жизнью.