Я – убийца

— Хватит, пожалуйста, — смеялся он, но Борхерт еще два раза крутанул Симона, а потом быстро вытолкнул коляску с лестничной клетки в коридор.

— Мне плохо, — застонал Симон. Кресло-каталка наконец замерла. В отличие от прыгающих картинок у него перед глазами. Лица Борхерта, Мюллера и водителя постепенно выравнивались.

— Что… что это?

Симон на всякий случай потрогал свой парик. Когда мальчик спал, тот лежал рядом на ночном столике. Но сейчас Симон отчетливо ощущал его подрагивающими пальцами — так что все происходило наяву, хотя и очень смахивало на сон.

— Ну, что скажешь?

Немое удивление Симона послужило ответом. Замедленными, неуклюжими движениями, как будто только что принял свои лекарства, он сложил белое больничное покрывало, которое лежало у него на коленях, и повесил его на подлокотник.

Он и сам не знал, зачем это сделал. Возможно, чтобы как-то занять дрожащие руки, пока волна чудесных впечатлений полностью его не парализовала. Потом Симон улыбнулся — и в тот же миг сбросил с себя свинцовый панцирь.

Симон обернулся. Помедлил, вопросительно вглядываясь в лица сопровождающих, которые ободряюще ему улыбались. Шире всех улыбка была у Борхерта. Его глаза превратились в две узкие щелки на покрытом потом лице. Наконец Симон решился. Он встал с кресла и, сделав два шага, вошел в невероятно большое помещение. Хотя там было еще много всего, Симон не мог отвести взгляда от пальм у входа. Он зажмурился и боялся, что фата-моргана исчезнет, как только он снова откроет глаза. Но через секунду все было на месте: бамбуковый шалаш, вездесущий шум моря и, чуть вдалеке, смеющаяся женщина с венком из цветов в волосах.

— Добро пожаловать, — сказала Карина и медленно подошла к нему.

Грудь Симона наполнилась приятным теплом.

— Можно? — робко спросил он и удивился своему изменившемуся голосу. Когда мужчины, смеясь, захлопали, Симон неуклюже, как щенок, погрузил босую ногу в кремово-белый песок.

4

Брандман снова нажал на кнопку, и замершая картинка пришла в движение. На экране Энглер повалил Лозенски на землю.

— А вот появилась фрау Фрайтаг, — объяснил Брандман, когда Энглер неожиданно повернул голову в сторону. — Она не попала на пленку. К сожалению, ее пистолет не был заряжен.

— Или к счастью.

— Да, как посмотреть.

На видео Энглер поднял руку. Он целился в Карину, взвел курок. Затем мелькнула вспышка. Где-то за ним. Пуля попала Энглеру прямо в затылок.

— Так все и было, — подтвердил Роберт Штерн, вытащил мизинец из прожженной дырки в изношенном диване и с усилием поднялся. Потом начал что-то напевать.

— «АББА», — ухмыльнулся Брандман. — Мне кажется, Лозенски посчитал это знаком свыше и сначала сделал предупредительный выстрел в воздух, когда услышал «Money, Money, Money».

— На что-то подобное я и рассчитывал. Меня сразил ужас, а не пуля. Потом я заметил, что вовсе не ранен, но знал, что не могу остановить свое падение. Иначе Энглер не принял бы меня за мертвого. В принципе, я одолел Энглера его же методами. Трюк с мнимой смертью сработал и в моем случае. Пусть даже и так.

Штерн указал сначала на телесного цвета корсет на шее, потом на повязку на лбу. Несмотря на сотрясение головного мозга, он сумел проползти по парковке. Сантиметр за сантиметром, к оружию, которое Энглер пинком выбил у Лозенски из руки. Но если бы не те последние секунды, которыми он обязан вторжению Карины, Штерн не успел бы вовремя поднять револьвер, взвести курок, прицелиться и выстрелить.

Штерн похромал к следователю по особо важным делам.

— Все это время я думал, что вы мой противник. Поэтому доверился не вам, а вашему партнеру.

— Понимаю. — Брандман прочистил горло уже как минимум в двадцатый раз и нервно покрутил большим пальцем колесико зажигалки. — Но Энглер не был моим партнером. Официально я консультант-психолог Федерального управления уголовной полиции. Но это прикрытие. На самом деле я работаю в отделе внутренних расследований. Энглера уже давно подозревали в том, что он занимался сомнительными делами. Появилась информация о домах на Майорке и других крупных приобретениях, которые нельзя позволить себе на обычную зарплату полицейского. Но на такие масштабы его дополнительной деятельности никто не рассчитывал. Я меньше всех.

— Значит, вы даже не должны были заниматься моим делом?

Брандман помотал крупной головой: