Я убью тебя, любимая

Не только нужный подъезд, но и почти весь дом оказался довольно благополучным. С одной стороны, это радовало, но с другой стороны, за все время беседы ни под каким видом фамилия Злобина не прозвучала. И квартира его не была упомянута как внушающая опасения. Сыщику хотелось, чтобы и сам бывший муж Надежды Рукатовой оказался на этой встрече, но там вообще почти не было мужчин. И снова пришлось напомнить Полозову про запасной вариант, по которому он должен был расспрашивать про несколько квартир, в том числе и про квартиру 140. Поводы самые разные, причем, если бы жильцы начали активно разбираться в причинах интереса к их собственности, обязательно бы вскрылось, что это, видимо, просто ошибка.

Например, в квартире 102 якобы появились квартиранты. Так или нет? А есть ли официальный зарегистрированный договор, а платятся ли налоги? Конечно, тут же выяснилось, что это ошибка. Хотя, с точки зрения хозяйки квартиры, это просто навет, чье-то злопыхательство и вообще попахивает 1937 годом. Про 140-ю участковый тоже спросил. К нему, мол, поступила информация, что в этой квартире, только вот в 46-м или 42-м доме, ремонт делают таджики, и миграционная служба попросила уточнить этот факт, чтобы проверить, а имеются ли разрешения на пребывание в России данных рабочих, или налицо вопиющее нарушение миграционного законодательства.

Наконец-то Гуров, сидя в машине, услышал хоть что-то о нужной квартире и проживающем в ней Злобине. Оказалось, что он нормальный дядька, не шумит никогда, не водит к себе ни алкашей, ни баб. Да и сам бывает редко. Раз в несколько дней встретишь его в лифте, поздоровается, и опять несколько дней не видать. И пьяным не увидишь.

– Говорят, он сам строитель, – брякнул Полозов, и Гуров поморщился от такого неуклюжего экспромта.

Никто из жильцов ничего определенного о месте работы Злобина сказать не смог, да и разговор тяготел исключительно к недостаткам и претензиям в адрес и коммунальщиков, и энергетиков, и еще кого-то.

– Ладно, все, сворачивай митинг, – разрешил Гуров.

Через полчаса он отправил участкового к паспортистке в управляющую компанию, пообещав отправить к Злобину оперативника из МУРа. Пусть потрясут, поднимут старые дела, связи, прошлое уголовное дело, материалы на подельников, придумают «легенду», по которой они Злобина задержат на несколько часов, если хоть что-то станет смущать в его показаниях.

Гуров не любил таких поступков даже по отношению к бывшим уголовникам. Было в этом что-то унизительное для самого себя. Какое-то бессилие. Но в данном случае очень поджимало время. И в памяти до сих пор виделась картина, как возле искореженной машины стоял Окороков с пистолетом, прижатым к виску Ирины Рукатовой. А еще до сих пор неизвестно местонахождение ее матери Надежды.

Мигуницкого Гуров увидел выходящим из продовольственного магазина. Небритый, с полупустым пакетом, из которого торчал батон хлеба, он вышел и у входа стал пересчитывать деньги в ладони. Судя по всему, там бумажных купюр было маловато. Вася Мигуницкий последние пять лет работы Гурова в МУРе был его агентом. Работал он хорошо, потому что боялся, что его посадят за что-нибудь. Очень Вася боялся колонии. Гуров его спас однажды от приговора, склонив коллег к тому, чтобы Мигуницкий в результате прошел как свидетель. Правда, обвинение немного надавило, и Вася получил два года условно. Но с тех пор он очень уважал Гурова и старался для него добывать информацию.

В блатных кругах Васю хорошо знали и, в общем-то, ему верили. О серьезных делах у него информации не было, но частенько он приносил косвенные сведения, которые в итоге выводили сыщиков на довольно серьезные преступления. Потом Гуров перешел в Главк уголовного розыска, а Мигуницкого принял на связь другой оперативник МУРа. И то, что Мигуницкий выходил из магазина на 2-й Степной, говорило о том, что он здесь где-то живет. Раньше он жил в Текстильщиках.

Гуров шел следом за своим бывшим агентом и незаметно осматривался. Кажется, на Мигуницкого никто внимания не обращает, пальцем не показывает, через дорогу не бросается с криком: «Васька, здорово, пойдем, раздавим на троих пузырек!» Прямо сейчас подходить к давнему знакомому Гуров не хотел – слишком открытое место. Он продолжал идти до тех пор, пока его бывший агент не свернул к старой пятиэтажке на примыкающей улице, и догнал его у котельной в том месте, где высокий кустарник скрывал их от других пешеходов.

– Здорово, Василий Николаевич! – громко произнес сыщик.

Мигуницкий резко обернулся и тут же забегал глазами по сторонам. Гуров взял его за рукав старенького пиджачка и потянул в сторону детского стадиона. Агент пошел безропотно и молча. Как на заклание, почему-то подумалось Гурову. Они дошли до старых трибун и остановились у стены, закрывавшей их от проезжей части и тротуара. Здесь никто не ходил, и поговорить можно было относительно спокойно.

– Как поживаешь, Вася?

– Лев Иванович, как вы меня напугали! Нельзя же так.