Я убью тебя, любимая

– Вот, сорванец этот. Как вы и предупреждали. Ну, расскажи полицейскому, кто тебя послал.

– Дядька один, – шмыгнув носом, ответил мальчишка. – «Штуку» обещал дать, если узнаю, работает сегодня баба Нюша или нет. Там у входа прямо стоял.

– Как он выглядит? Опиши этого мужчину.

– Обычный. Высокий, чернявый. В джинсах и рубашке светлой.

– А еще? Может, в руках у него что-то было?

– Сумка такая квадратная, с ремнем на плече. Черная.

Михайлов вручил мальчишку охраннику школы в форме местного ЧОПа и достал рацию:

– Первый, я Третий. Есть контакт. Неизвестный мужчина в синих джинсах, светлой рубашке и с черной сумкой на плече послал школьника выяснить, работает ли сегодня баба Нюша. И пообещал за это деньги.

– Третий, я Первый. Выйди из здания. Если увидишь объект, медленно иди на сближение. Группа захвата подтягивается. Если он побежит, то преследуй, но без фанатизма. Некуда ему здесь деваться.

– Понял, Первый.

Михайлов вышел из здания школы и закурил. Он знал, что курить перед школой и на территории нельзя, но сейчас важно было потянуть время, чтобы осмотреться. Джинсы и сумку на плече он увидел сразу, потому что искал глазами поблизости. А вот и коллеги подоспели. Справа у ворот школы остановилась машина с гражданскими номерами. Из нее вышел капитан Соловьев и остановился, поглядывая по сторонам. Ага, вон и вторая группа в ярких жилетах дорожных рабочих подходит. За зданием тоже люди, так что… Михайлов затянулся и медленно пошел в сторону незнакомца за деревом. Он видел, как мужчина начал паниковать и дергаться, как, наконец, не выдержав, одним махом перелетел через забор, выронив сумку, бросился вдоль дороги, и тут же ему наперерез метнулись две фигуры в ярких жилетах. Три тела упали одновременно в пыль, подъехала машина с капитаном Соловьевым, и с земли подняли с завернутыми за спину руками мужчину в светлой, правда, теперь уже грязной рубашке. Михайлов подхватил его сумку и зашагал к своим коллегам.

Гуров стоял у окна в аэропорту Домодедово и смотрел на Рукатова. Николай Иванович неуклюже топтался в середине зала возле терминалов выхода пассажиров. Ни цветов в руках, ни радости в глазах. Постарел мужик, думал Лев. От этого стареют больше, чем от пахоты на лошадях деревянной сохой.

Что, собственно, мы имеем в результате, размышлял он. Ну, возбудили несколько уголовных дел против коллекторов. Ну, кто-то из депутатов пообещал заняться законопроектом, ограничивающим деятельность этих организаций. Да, Орлов хорошо знает, кто в свое время лоббировал и продолжает лоббировать деятельность коллекторов. Но за это не привлечешь. Назаренко, жалко, успел вовремя почувствовать, что запахло жареным, и уехал за границу. Ну, Интерпол им займется, хотя по большому счету предъявить ему пока тоже особенно нечего. Надо работать, раскручивать систему до конца. Всю цепочку, с похищением Ирины, с подкупом чиновников людьми Назаренко. Равилия Илясова вчера взяли. Тоже хорошо.

Мы свое дело сделаем, доведем до конца, а вот что будет делать Рукатов со своей семьей? Что они пережили за эти недели каждый по отдельности, сколько всего передумали. Изменили их эти события или снова, как и раньше, каждый будет жить своей жизнью? Молча ходить мимо друг друга по квартире? Хорошо, что я тогда пришел к Рукатову вечером, снова подумал Гуров. И поговорили, и он многое осознал. А главное, он вспомнил про бабушку из детства своей жены, о которой она ему когда-то рассказывала. Бабушка Нюша под Рязанью. Бабушка из детства. Не вспомни Рукатов о ней, могла случиться беда. Маслов убил бы Надежду. Уж неизвестно, как бы он сумел захватить их совместный таиландский бизнес, но от любовницы ему в любом случае надо было избавляться. Про одну попытку она уже знала. Там, на реке Квай.

Открылись двери, и сразу две группы пассажиров стали выходить из терминалов прибытия. Сначала Гуров увидел Надежду Рукатову. Она металась у входа, ища глазами кого-то. Вот увидела Ирину. Девушка посмотрела на мать и остановилась. Немая сцена, подумал Гуров, а потом догадался, что обе увидели Николая Ивановича. Поток пассажиров схлынул, и в центре почти пустого зала остались три фигуры. Сгорбленный, постаревший мужчина, пожилая женщина с красивым лицом и девушка с очень взрослыми глазами.

Рукатов сделал шаг навстречу, потом пошел быстрее. Жена и дочь тоже направились к нему. В центре зала все трое сошлись на расстоянии вытянутой руки и стояли некоторое время молча. Потом, почти одновременно, Рукатов протянул руки, а женщины шагнули и прижались к нему. Каждая со своей стороны. Или освещение было таким, или в самом деле Гуров разглядел, как побелели пальцы мужчины, обнимавшие двух женщин.

– Ну, вот и произошло заново рождение семьи, – вслух произнес он.

– Вы о чем, Лев Иванович? – раздался рядом голос старшего лейтенанта Воскресенского.