Я уеду жить в «Свитер»

– Что ты там поняла? И вот только уходить сейчас не смей, слышишь? – тихо говорит Лева, наблюдая за тем, как я встаю и надеваю плащ. – Потому что если ты сейчас уйдешь, то все. Между нами все будет кончено, ясно?

– Ясно.

Мне все теперь ясно. Не знаю, почему раньше не было.

Я выхожу из кафе и дышу. Дышу. Вдыхаю теплый майский воздух. Почему-то даже не больно внутри. Интересно почему?

Мимо меня на большой скорости проносится семья на велосипедах, все трое одеты в одинаковые голубые трико и шлемы. Я провожаю их взглядом – красивая семья.

* * *

«Да тут и прощать нечего, если любишь». Кажется, так сказала Елена Сергеевна в тот раз.

Если любишь. Это ключевые слова.

Глава 20 Руками человеческими

В очереди в Эрмитаж стояли сплошь иностранцы. Они на каком-то непонятном языке разговаривали, не на английском уж точно. Тетя Света потом сказала, что это финны. А я думала, инопланетяне какие-то – так они смешно воркуют.

Мы разделись в гардеробе и пошли наверх. Тетя Света сказала, чтобы мы не спешили – за день в любом случае не успеем все обойти. Чтобы осмотреть всю экспозицию Эрмитажа, знаете, сколько времени нужно? Примерно пять с половиной лет, представляете? Сколько вещей! Таких удивительных! Я подобной красоты, наверное, в жизни не видела! Особенно мне зал с часами понравился. Они там стояли на столах такие изящные, золотые, с разными камнями драгоценными, под блестящими стеклянными колпаками. Мне так и хотелось снять один колпак и попробовать. А вдруг это не часы, а вдруг это торт?! Нет, правда. Особенно одни меня поразили – в виде гигантского дерева. Оно ветвистое все, с золотыми листиками, а на каждой ветке птица сидит! И все птицы, главное, разные: соловьи, попугаи, павлины, фазаны! А выглядят как живые. Тетя Света на свои часы посмотрела, на наручные, и говорит:

– Побродим тут еще минут двадцать. В двенадцать кое-что начнется.

А я сразу подумала: «Интересно что?»

Еще там одни часы мне понравились в виде целого старинного города. С разными башнями, улицами, мостами, пешеходами, каретами и крошечными бегущими собачками! Я не знаю, ну как можно такую красоту сотворить? Руками человеческими?! Не понимаю этого.

Мама подошла ко мне сзади, обняла и спрашивает:

– Любуешься?

– Любуюсь.

– Красота нужна человеку так же, как воздух. Как вода, знаешь?

Я ничего маме не ответила. Но я ее, кажется, поняла.

А потом я увидела, что та собачка, которую я разглядывала, вдруг побежала по мостовой. И сама мостовая тоже куда-то двинулась! И прохожие зашагали, и кареты поехали. А из центральной башни часов вылез человечек в колпаке, с трубой и стал играть! На этой маленькой золотой трубе!

И еще вокруг все как будто ожило, задышало, запело на разные голоса! Это часы играли, праздновали полдень. Очередной прекрасный солнечный полдень в моей наполненной чудесами жизни! И мне тут же самой захотелось петь, и трубить, и славить этот мир! Обнять его крепко-крепко, этот мир, со всеми его инопланетными финнами, с тетей Светой, строгой бабушкой-смотрительницей, сидящей в углу, вместе с Веркой. Просто душа моя пела, вторя этим часовым перезвонам. Не знаю, как это объяснить… Но я вдруг почувствовала, что живу. Я живая! Я – это звон. Я – это свет из высокого створчатого окна. Я – это мир вокруг и его красота необыкновенная. И да, я тоже красивая! Мама всегда мне говорила, что я такая, но я ей не очень-то и верила. А теперь вдруг почувствовала, что да! Я красивая! Не почему-то там, а потому что ничего другого в этом мире нет. Здесь все – красота. Просто не всегда получается это увидеть почему-то.

Но у меня получилось в тот раз, в Эрмитаже. И у Верки тоже, я это потом уже поняла.

Лучшие в мире гематологи

Мама подошла ко мне и сказала:

– Юльк, ты знаешь, Вера заболела.

И наверное, я в ту же секунду все поняла. Почувствовала, что это с тетей Светой как-то связано. В общем, мама потом усадила меня и рассказала, что так и есть. У Верки красная волчанка, системное заболевание крови, оно по наследству передается – от родителей. Я стала расспрашивать, что это значит? Верка что, умирает? Или как это проявляется, эта болезнь? Но мама сама толком ничего не знала, хотя они, оказывается, уже две недели ходили по врачам. У мамы есть друг – врач-гематолог, они со студенческих времен еще дружат. И вот он сказал, что Верке надо в больницу. Ее нужно обследовать и все такое, пока не поздно.

– Мам, Верка умрет?

– Ну что ты. Не говори так, все будет нормально. Организм же молодой, а гематологи в нашем крае одни из лучших в мире. К нам даже из Америки лечиться приезжают. Так что…

– Мам, но она же здорова. В смысле бодра, весела. Я не понимаю, честно.

И тогда мама рассказала мне про пятно, и я сразу все вспомнила. Хотя давно забыла про тот наш поход на медосмотр. Верка поворачивается ко мне спиной, и я его вижу – пятно.

«Дыши! – командует доктор. – А теперь не дыши!»

У него лицо как у синьора Помидора и над губой маленькие усики растут.

– Понимаешь, это из-за болезни, у тети Светы такое же было, только на груди. Она всю жизнь его прятала.