Я уезжаю!

Следующие двенадцать часов я твержу себе, что мне не стоит беспокоиться о том, насколько хороши будут мои работы. О том, найду ли я почтовое отделение, чтобы отправить дедушке задания. И о том, придется ли мне целовать маму на прощание и делать вид, что я буду по ней скучать.

Я лишь прикидываю, каковы мои шансы повстречать в Ирландии шотландского художника по имени Херальдо Ривера.

Глава 4

СИДЯ В МАШИНЕ, я размышляю, что будет, если переключить радио с NPR на какую-нибудь поп-станцию. Честно говоря, мне хочется это сделать отчасти для того, чтобы позлить маму. Есть что-то ненастоящее в том, как мы едем: молча, сидя одинаково прямо, по совершенно пустым дорогам, да еще и слушая, как какая-то дикторша тихим голосом рассказывает про Бангладеш.

Устав от неподвижности, я все-таки поднимаю руку, тянусь к ручке переключателя и кручу ее до тех пор, пока не слышу тяжелые электронные басы. Я бы и звук прибавила, чтобы устроить настоящую сцену, но даже мне в такую рань не вынести бьющей по ушам музыки.

В этот раз, детка,
твои пули
не достанут меня.

– Прости, – говорит мама, но не убирает руки с руля, чтобы переключить радио.

В этот раз, детка,
твои пули
не достанут меня.

– Прощаю, – отвечаю я и тоже не меняю радиостанцию.

Так мы и слушаем эту техно-какофонию, пока песня не заканчивается. Включается реклама, предлагающая услуги по чистке ковров. Мама быстрым уверенным движением своих наманикюренных пальцев выключает радио.

Мы планировали, что из Эванстона до аэропорта О’Хара доберемся за час, но в это утро, благодаря пустым дорогам, оказываемся на месте через двадцать минут. Я искоса наблюдаю за мамой: локти висят неподвижно, взгляд прикован к бамперу идущей впереди «вольво», губы слегка подрагивают, словно повторяют слова неожиданно понравившейся песни.

К черту все. Я достаю из зажатого между коленями рюкзака скетчбук.

– Думаешь… – начинает мама, а потом резко замолкает, чтобы сделать глубокий вдох.

В это время я записываю застрявшие у меня в голове строчки, вытягивая их таким образом, чтобы они заполнили весь лист.

В этот раз, детка, твои пули не достанут меня.

Оторвав взгляд от дороги, мама глядит на мой скетчбук.

– Очень «дружелюбно» с твоей стороны, Нора.

– Ну прости, что игнорирую нашу столь оживленную беседу.

Мама тормозит на красный и разворачивается ко мне.

– Ты действительно думаешь, что, сосредоточившись на искусстве…

– Вообще-то вся моя жизнь сосредоточена на искусстве, – перебиваю я. – Так что да… спасибо, что спросила.

Она шумно вдыхает через нос.

– Ты меня, конечно, прости. Но потратить все лето на этот лагерь? Не лучше ли провести время с большей пользой, общаясь с разносторонними людьми, знающими, чего они хотят? Или же, в конце концов, закончить свою заявку в настоящий колледж?

Отвечая, я не смотрю ей в глаза:

– По правде говоря, я так хочу в Ирландию, потому что там впервые в жизни буду окружена людьми, которые по-настоящему понимают, что значит для меня искусство. И как оно важно для меня.

– Я понимаю, для тебя это полноценное хобби, но обычно ты так ответственно ко всему подходишь, а в свете правильного выбора специализации и карьеры…

– Если я так ответственна, как ты говоришь, то тебе стоит доверять мне и давать право выбора, – парирую я. – Скоро я стану взрослой. А взрослые сами решают, как поступать со своей жизнью.

– Но ты еще не взрослая, Нора, – возражает она. – А я – да. И я забочусь о твоем будущем.

– Тогда мое будущее пройдет в Европе, потом в колледже, а оставшуюся жизнь я проведу вдали от Эванстона, – отвечаю я и снова переключаюсь на скетчбук.

Больше мы с мамой не разговариваем. Чтобы нарушить эту гнетущую тишину, никто даже не осмеливается включить радио. Машина ползет по извилистым эстакадам, следуя знакам со стрелками над словами «Зона вылета международных рейсов».

Регулировщик движения машет, чтобы мы проезжали вперед, на пустое место перед стеклянным зданием. Не успевает машина остановиться, как я уже закидываю рюкзак на колени и продеваю руку в лямку.

– Не забудь свой чемодан, он в багажнике, – напоминает мама.

– Не забуду.

С рюкзаком на спине я жду возле машины, ручка чемодана поднята. Мама тоже решила выйти и теперь стоит у водительской двери.

– Ну ладно, – говорю я. – Спасибо, что подвезла.

– Напиши, когда приземлишься в Париже.

Надо сказать: «Я тебя люблю». Я это осознаю точно так же, как в понедельник в восемь утра, лежа в постели, понимаешь, что нужно встать и почистить зубы. Ты видишь все это у себя в голове, представляешь каждый шаг, но, вернувшись в реальность, по-прежнему лежишь с нечищеными зубами и ничего не делаешь.

– Спасибо, что подвезла, – повторяю я и разворачиваюсь к автоматическим дверям, которые со свистом разъезжаются.

– Постой!