Я умею прыгать через лужи

– Он его там потеряет, – выдохнул Джо, подойдя ко мне.

Мы стояли и смотрели на линию кустарника, как вдруг из глубины ее раздался громкий визг, вой, а затем тишина.

– Он на что-то напоролся! – в страхе воскликнул я, глядя на Джо и отчаянно надеясь, что услышу от него другое объяснение.

– Похоже на то, – сказал он.

– Он убьется насмерть, – испуганно пробормотал Энди.

– А ты лучше помалкивай! – рявкнул Джо.

Мы обыскали заросли и наконец нашли Спота. Он лежал в кустах папоротника. На груди его виднелась кровь, на колу, который проткнул его, тоже были ее следы. Это оказалась отломившаяся ветка дерева, скрытая папоротником и острая, как кинжал.

Мы прикрыли его листьями так, чтобы его не было видно, потом пошли домой, и я не плакал до тех пор, пока не нашел отца в сарае, где хранилась упряжь, и не рассказал ему о случившемся.

– Да, это тяжело, – сказал он. – Понимаю. Но он не узнал, что его убило.

– Ему было больно? – в слезах спросил я.

– Нет, – успокоил меня отец. – Он ничего не почувствовал. Где бы он сейчас ни был, я думаю, он все еще продолжает бежать. – Отец задумчиво поглядел на меня и добавил: – Он бы огорчился, если б узнал, как ты расстроился из-за того, что он теперь спит в зарослях среди папоротников.

Услышав это, я перестал плакать.

– Просто я буду по нему скучать, – объяснил я.

– Знаю, – ласково сказал отец.

Глава восемнадцатая

Каждый день после школы Джо выгонял уток и гусей своей матери на пруд в четверти мили от дома, а вечером гнал их обратно. Они шли впереди него неровной белой шеренгой, оживленные, исполненные радостного предвкушения. Миновав последние деревья, они переходили на бег и начинали крякать, а Джо усаживался на траву.

Я почти всегда сопровождал его, и мы сидели вместе. Нам нравилось наблюдать за тем, как утки, наклонившись вперед, заходили в воду и скользили на середину пруда, покачиваясь на легких волнах. Доплыв до середины, они всегда вытягивали шеи, хлопали крыльями, а затем снова опускались, с удовольствием подергивая хвостом или даже всем телом, и начинали искать съедобную живность, обитающую в пруду.

Джо полагал, что в пруду может водиться что угодно, но я так не считал.

– Никогда не знаешь, что там может быть, – время от времени повторял Джо.

В ветреные дни мы пересаживали целые колонии муравьев в пустые банки из-под рыбных консервов и пускали их в плавание, а иногда бродили вдоль берега в поисках тритонов, этих странных существ, похожих на креветок с двигающимися жабрами.

Джо много чего про них знал.

– Они очень хрупкие, – говорил он. – Сразу умирают, если посадить их в бутылку.

Мне было интересно, куда они деваются, когда пересыхает пруд.

– Одному Богу известно! – ответил на это Джо.

Пока утки развлекались, мы бродили в кустах в поисках птиц, а весной пытались добраться до их гнезд.

Я любил лазать по деревьям. Меня привлекало все, что бросало мне вызов, заставляя совершать поступки, на которые Джо, не имевший надобности доказывать свою физическую силу, не отважился бы.

Лазая по деревьям, я прибегал только к помощи рук, а ноги для этого были в общем-то бесполезны. Моя «плохая» нога беспомощно болталась, пока я, подтягиваясь, перебирался с ветки на ветку, да и на «хорошую» ногу можно было только слегка опираться, пока я тянулся руками к ветвям повыше.

Я боялся высоты и лишний раз избегал смотреть вниз, но преодолевал страх в тех редких случаях, когда это было необходимо.

Я не мог залезать наверх по стволу по-обезьяньи, как это делали другие мальчишки, но я мог на одних руках взобраться по канату, и если я не доставал до нижних ветвей, Джо перебрасывал через них веревку, и я подтягивался на руках до ближайшего сука.

В пору, когда сороки откладывали яйца, Джо караулил внизу и криком предупреждал меня о появлении птицы, готовой броситься на защиту своего гнезда. Я взбирался на качавшуюся от ветра ветку и, прильнув лицом к дереву, медленно полз по буграм отслоившейся коры к темному круглому пятну, выделявшемуся на фоне неба среди листвы. Если Джо кричал: «Берегись, она летит!» – я останавливался и, держась одной рукой, начинал отчаянно размахивать другой у себя над головой, ожидая шума крыльев, резкого щелканья клюва и затем удара ветра в лицо, когда сорока вновь взмывала к небу.

Если можно было следить за тем, как они ныряют вниз, было не так плохо, потому что можно было ударить их, когда они приближались, и тогда они, торопливо взмахнув крыльями и клюнув тебя в руку, резко сворачивали в сторону. Но вот если повернуться к ним спиной, да еще если обе руки нужны, чтобы держаться за дерево, тогда птицы нередко били тебя клювом или крыльями.

Когда это случалось со мной, снизу обычно раздавался встревоженный голос Джо:

– Она тебя ударила?

– Да.

– Где?

– В голову, сбоку.

– Кровь идет?

– Пока не знаю. Погоди, мне нужно покрепче ухватиться.

Секунду спустя, когда я мог наконец отнять руку от ветки, я ощупывал гудящую голову, а потом осматривал кончики пальцев.

– Кровь идет, – кричал я Джо, одновременно довольный и испуганный.