Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем

Сцепились они и давай кружить. Тут Артуру немного попало. Но потом он вырвался и уж больше не подпустил Мясника близко к себе, стал лупить его то правой, то левой, и Мясник только знай увертывается. Сам он никак не мог стукнуть Артура как следует, но потом все ж изловчился и чуть было не сшиб его с ног. Черт! Но Артур все-таки удержался.

Минут пятнадцать прошло, и Мясник стал выдыхаться, из носу у него текла кровь, у Артура губы тоже были разбиты. Мясник все старался обхватить Артура, навалиться на него всей тяжестью и тогда уж дать, но Малыш командовал: «Не подпускай его, Артур, не подпускай!» Артур и не давал Мяснику подойти близко. И правильно, легковес ни в коем случае не должен противника близко к себе подпускать.

Кровь из носа Мясника лилась уже прямо ручьем, он и Артуру всю рубашку перепачкал. Но тут старый дурень О'Трэди из Северного Уэрпуна не выдержал и как завопит: «Ради бога, Малыш, хватит, ради бога, останови их!» Вот же старый болван!

Но Артура разве остановишь? На какую-то минуту они сошлись совсем близко и лупили друг друга куда попало, но потом Мясник не выдержал и отскочил. Смотрю а глаза у него бегают от страха, как у лисицы, попавшей в капкан.

Малыш тоже это понял и орет: «Он сдрейфил! Трусит, собака! Кончай его, Артур! Дай ему!»

Тут все кругом заорали, даже такие парни, про которых и не подумаешь, что способны кричать, толкаются, лезут вперед, орут: «Дай ему, Артур!»

Двинул Артур Мясника правой, а потом пригнулся и дал ему левой, прямо в поддых, а еще распрямился, чтобы сильнее вышло. От этого Мясника чуть было на воздух не вскинуло! Ну, тут уж он обмяк и свалился на солому.

А дальше, брат, все уже точно с ума посходили. Стали ни с того ни с сего колотить друг друга. Были чуть ли не все пьяным-пьяны и не стали разбираться, кто кого и за что колошматит. Малыш уложил Рыжего, я Пройдоху поставил на голову в навозную кучу, но вот кольца, черт меня побери, так и не сумел взять.

И Стрелок не без восхищения закончил свой рассказ словами:

— Да, ночка была! Что надо!..

Глава 7

Я сидел на перекладине забора у своей конторы. Каждый вечер после работы я сидел так, мечтая, жадно впитывая в себя окружающий мир. Я смотрел, как тонкие стебельки трав выцветали и умирали под горячими лучами солнца, смотрел, как из-за холмов надвигается дождь, вдыхал аромат земли, разбуженной ливнями, после которых начинали лопаться семена в почве, и крохотные острые травинки тянулись вверх к свету. Я наблюдал вечный круговорот — появление ростка, безудержное стремление его исполнить свое назначение на земле, созревание семян, смерть и снова возрождение к жизни.

А я смотрел на все это со стороны, я не принимал во всем этом никакого участия, я не был ни солнцем, ни дождем, ни кормилицей-землей. Семена жизни, заложенные во мне, дремали. Красота природы, которую я видел, сидя на перекладине, не радовала, а повергала меня в уныние, эта красота только подчеркивала уродство и бессмысленность окружавшей меня жизни.

Необходимость корпеть в конторе, да еще жить в таком окружении, вызывали во мне чувство злого отчаяния. Я иногда весь передергивался, стараясь отогнать тяжелые мысли, Я легко раздражался, но мне приходилось сдерживаться, чтобы не выходить из себя всякий раз, когда Артур или Малыш открыто старались оберегать меня. Я не мог обойтись без их покровительства, но прямой помощи старался избегать всеми силами.

Не помню случая, чтобы отец протягивал мне руку помощи в затруднительном положении — разве когда другого выхода не оставалось. Со своей добротой и пониманием он смотрел далеко вперед. Он всегда готов был встать на мою защиту, но в то же время старался приучить меня к самостоятельности. Даже когда я еще не был калекой, он воспитывал меня так, чтобы я смог, жить и побеждать в мире, в котором останусь когда-нибудь без его поддержки. Что произойдет со мной, когда его не станет, — если он будет всячески ограждать меня от людей, пусть подчас несправедливых и жестоких.

Когда я еще мог бегать, как другие ребята, я часто падал и обдирал себе колени гравием. Несмотря на мой рев, отец никогда не бросался меня поднимать.

— Вставай! — ласково говорил он. — Подумаешь — коленку оцарапал. Велика беда! Я всегда ходил с ободранными коленями, когда был маленьким.

И он заводил разговор о чем-нибудь другом, а я, прихрамывая, шел рядом.

Ему очень правился один рыжий мальчик, с которым я часто играл. Отец мальчика умер. Мать, тихая, скромная женщина, бывало, подходила к дверям дома, где служила у фермеров экономкой, и смотрела на сына с ласковой улыбкой. «До чего же на отца похож!» — говаривала она.

Рыжий мальчик никогда не плакал, когда падал и больно обдирал себе коленки.

— Мальчики не плачут, — вызывающе говорил он дрожащими губами. Это внушила ему мать.

Я тоже любил этого мальчика и, падая, стал повторять его слова. Отец был явно доволен мной.