Я умею прыгать через лужи. Это трава. В сердце моем

И от девушек, дрогнувших под ударами, к которым они не были подготовлены, шли ко мне письма.

«Когда я начала встречаться с молодыми людьми, мне все было ясно, я знала точно, что можно и чего нельзя. Потом выяснилось, что существует много полудозволенных поступков (которые, к сожалению, доставляют мне удовольствие), и надо только уметь вовремя остановиться».

«Понимаете, я просто не знаю, как мне вести себя. Если в театре мы сидим три часа подряд, взявшись за руки, мне начинает хотеться поцелуев… хочется, чтоб меня обняли… Мама была бы в ужасе, узнав это».

«…и почти все молодые люди ведут себя так. Следует ли уступать им? Я пишу вам вовсе не потому, что у меня испорченное воображение, мне действительно нужна помощь. Видите ли, трудно принимать решение, когда знаешь, что потеряешь его дружбу, если не уступишь. Ведь если им отказываешь, они не хотят больше с тобой встречаться. С мамой я не могу говорить о таких вещах, потому и пишу вам».

«…Я пошла в школу шести лет, но из-за высокого роста мне можно было дать двенадцать. В начале года я сильно болела, и когда мама привела меня в класс, она сказала учительнице, что я «отстала». Тогда учительница посадила меня туда, где, по ее мнению, мне следовало сидеть — рядом с тремя слабоумными учениками, одинакового со мной роста. С этого и началось то, о чем я хочу вам рассказать…»

«…Я сильно хромаю, так как в детстве со мной произошел несчастный случай. Немало слез я пролила, потому что из-за моей хромоты мужчины не обращают на меня внимания… Там, где я работаю, у всех девушек есть женихи, мужья или дружки. А что ожидает меня?»

«…Моя мама не одобряет ваши статьи, но я с ней не согласна; мне нужна ваша помощь. Если вы можете ответить мне, пожалуйста, пошлите письмо по адресу моей подруги в…».

«…Я спросила об этом свою мать, и она дала мне книгу по вопросам пола, но мне от этого стало только тяжелей».

Вот о каких столкновениях с жизнью писали мне. Эти проблемы были невыдуманные, а настоящие, и помочь разрешить их мог только человек, сам обладающий жизненным опытом.

Отвечать на такие признания можно было только письмами, написанными в доброжелательном тоне, адресованными прямо встревоженной девушке, обратившейся к вам: ведь проблемы, какими бы типичными они ни казались, порождены в каждом отдельном случае множеством самых разнообразных причин, влияющих на девушку с младенческих лет.

Нет в мире двух людей, которые пришли бы к какому-нибудь решению одинаковыми путями. И, обращая к человеку слова сочувствия, протягивая руку помощи в тяжелый для него момент, нельзя упускать из виду, что у каждого за плечами свой неповторимый путь к решению общей проблемы — иначе помощь ваша не будет иметь никакой ценности.

В каждом отдельном случае внимания требует не сама проблема, а путь к ней.

Книги, рассказывающие девушкам о вопросах пола, предполагают ограниченное число путей к решению этих проблем, и сухие книжные фразы обычно кажутся читательнице далекими от жизни, не имеющими отношения к ее личным затруднениям.

Человеку нужен живой голос.

Читательницы моих статей отводили душу не только в письмах. Они узнавали мой адрес и являлись со своими бедами прямо ко мне домой.

Чаще всего это были девушки, дошедшие до отчаяния; не проходило недели, чтобы какая-нибудь из них не являлась ко мне со своей бедой, надеясь, что, взмахнув некоей волшебной палочкой, я зачеркну прошлое. Увы, на свете нет такой палочки. Прежде чем вновь обрести веру в себя и в будущее, ей предстояло пройти через новые страдания.

Это относилось к девушкам, ждавшим ребенка, на которых неотвратимо надвигалось объяснение с родителями.

Меня поражал ужас, охватывавший их при одной мысли об этом.

«Они убьют меня!»

«О, вы их не знаете».

«Мать с ума сойдет».

«Они будут говорить, что я их опозорила».

Вот какие восклицания приходилось мне слышать.

Под любым предлогом девушки старались оттянуть разговор с родителями.

Если девушка была совсем уж не в силах объясниться с родителями, я сам, случалось, делал это за нее. Для разговора с родителями, я выбирал время, когда самой девушки не было дома.

Вспоминаю пригородную виллу с гортензиями на внешнем выступе окна. Дверь открыла мать. Из освещенной комнаты позади нее выскочил пес и стал обнюхивать мои башмаки, виляя хвостом в знак приветствия.

— Вам кого? — неуверенно спросила женщина, вглядываясь в мое лицо.

Я назвал свое имя и сказал, что я журналист и мне хотелось бы поговорить с ней, если она не возражает. Есть одно дело, которое мне хотелось бы обсудить с ней, и я рассчитываю на ее помощь.

— А-а! Так это вы? — протянула женщина. — Ну, конечно… Я слыхала о вас. Заходите, пожалуйста. Она улыбнулась:

— Эдит читает ваши статьи, она будет жалеть, что вы приходили без нее. А сейчас ее нет дома.

Это была полная женщина в пестром платье; на талии оно собралось складками, открыв ноги выше, чем следовало. У нее было усталое, раздраженное лицо; но сейчас, когда произошло нечто необычное, обещавшее внести разнообразие в жизнь, лицо женщины просветлело, и жесткие линии рта смягчились.