Затем были самые неприятные дни. Больница, выяснения. Я очнулся привязанным к кровати и другие больные ни улыбались мне, как раньше, когда я, лежал в больнице с аппендиксом, не норовили чем - то угостить, а лишь как то косо и боязливо смотрели на меня, встретившись со мною взглядом, бежали от меня как от прокаженного. Начались выяснения, почему и зачем. Первое время я гордо молчал, гордыня брала своё: пусть они все поломают голову, и осознают, как себя вели! Просмотрели историю моих звонков, которая показала звонки той ненаглядной принцессе и меня как говориться раскололи. И я как в лучшие времена своего пятилетия, вывалил всю информацию и расхныкался на плече у мамы, вдруг испытав к ней небывалый еще с начала подросткового возраста прилив любви и нежности. Что до девушки, она даже пришла ко мне в больницу, и вот здесь - то я понял – мне на нее плевать. Конечно, она по - прежнему была мне очень симпатична, и дожил бы я до преклонных лет – и в то время мои симпатии никуда бы не делись, но бросаться в царство Аида ради нее не стоило, и это осознание было самое главное. И пошла череда событий, постановка на учет у психиатра, косые взгляды и шушуканья одноклассников, разговор по душам с учителями и родителями (лучше бы били ей богу, эти разговоры били сильнее любой руки). Вот здесь меня и осенила мысль, что лучше того как было и нечего желать. Сколько бы отдал за то, что бы вернуть тот день! Вернуть то отношение окружающих людей, прежде всего домашних, а на безответную я бы с легкостью забил и радовался бы от души своей серости, но нет, теперь то я достиг то чего желал – я выделился, стал не такой как все, и обо мне все говорят. Хотя и не так как мне хотелось.