Я – Уоми

- Так это же моя хижина, а я теперь – старшина! – засмеялся дед Аза из своего угла, где он скромно примостился, как делал уже много лет. – Вот и приказал всем собраться и быстренько построить! Но особенно подействовало, когда объяснил, что ты раненых лечишь, вечером придешь без сил… Вот тогда все сами кинулись на помощь, а на старшину им, в общем, плевать! – и Аза снова рассмеялся. – И мяса тебе нашли… А парни пошли на охоту, еды совсем нет. Только суаминты все зверье распугали, вокруг нет ничего…

- Я попрошу Дабу, и охота будет! – уверенно сказал я, и про себя пожелал, чтобы охотники до ночи набили столько зверя, сколько смогут унести. – Всю ночь свежевать будут! – пробормотал я, закрывая глаза.

* * *

Когда я проснулся, уже светало – через щели двери и потолочное отверстие сочился слабый свет. Я ощутил, что Кунья лежит рядом, а ее мягкие волосы рассыпались у меня по груди. Я протянул руку и погладил ее по волосам, потом по спине… Она проснулась мгновенно, и приникла к моим губам, обнимая жарко и страстно, прижимаясь всем своим обнаженным телом.

- Кунья, - прошептал я ей на ухо, - не забывай, прошу, что я еще не твой муж!

- Уоми, ты мне больше, чем муж! Ты – мое сердце, мое все! Без тебя нет Куньи!

- Да, я очень рад, но давай все же дождемся свадьбы, чтобы все было, как положено!

- А свадьба будет сегодня! – огорошила меня Кунья. – Охотники вчера десяток оленей набили, представляешь? А Бака собрал всех, кого ты исцелил, и заявил, что не успокоится, пока нам не построят хижину! Иначе, мол, не будет ему покоя ни на том, ни на этом свете – два раза ты его от смерти спас! Ну вот, они, двадцать человек, всю ночь костры жгли, землю отогревали, а сегодня с утра копают.

- А откуда двадцать-то? – удивился я.

- Пятнадцать ты вчера вылечил, да Сойгу, да Карась с Сойоном, и Гарру с Азой помогают.

- Смотри ты, наисцелял их на свою голову! – рассмеялся я. – Теперь не знают, как расплатиться… - но на самом деле у меня на сердце было тепло, как никогда – вот это друзья!

- Так что, вечером будет свадьба! – радостно закончила Кунья. – Ты рад?

- А как ты сама думаешь? – и я поцеловал ее, крепко обнимая и прижимая к себе. – Но, давай-ка лучше поскорее вставать, иначе мы не дотерпим до свадьбы, а это не дело! – и я первый вскочил на ноги и вытянул из постели Кунью, которая едва успела прикрыться шкурой, под которой мы спали. – Ну, одевайся, не буду мешать, а завтра, надеюсь, в нашей хижине, это уже и не понадобится! – и я погладил ее по голой спине, пока она натягивала свою безрукавку, вроде той, которую мне пришлось разрезать, когда ее принесли с копьем в плече. И, не удержавшись, обнял, и ее упругие груди сами оказались у меня в ладонях.

Она на мгновение замерла, а потом повернулась ко мне и страстно поцеловала:

- Уоми, неужели я дождусь? Неужели это будет сегодня?

- На все воля Дабу, Кунья, но, надеюсь, завтра нас разбудят не суаминты…

Она в шутку ударила меня ладошкой по губам:

- Тьфу на тебя! Не накаркай!

* * *

Целый день я шатался по поселку, помогал то там, то тут, но меня отовсюду шутливо прогоняли – мол, иди, отдыхай перед свадьбой, жених! А вечером на площади в кругу хижин горели костры, и весь поселок пировал. Мяса было вдоволь, а кроме того, все вытащили старые запасы копченой рыбы и меда – все, что нашлось. Никто не считался – свое или чужое. Я с удивлением понял, что меня и Кунью в поселке любят, как никого другого, и не только за чудесные исцеления. Нас почему-то стали считать чем-то вроде волшебного талисмана Ку-Пио-Су, приносящего удачу, хотя, по уму, им надо было думать совсем наоборот…

Мы с Куньей подсаживались то к одному костру, то к другому. Нас везде угощали, как могли, но хмельного меда мы не пили – я понимал, что не хватало только напиться допьяна в свою первую брачную ночь, Кунья думала точно так же. Улучив минутку, она шепнула мне, что хочет запомнить эту ночь на всю жизнь, а потому не выпьет ни глотка хмельного варева. Поэтому мы больше налегали на еду, тем более, что последние дни нас кормили далеко не на убой – ожирение нам точно не угрожало.

Все время слышались звон бубна и песни Ходжи. Он пел обо мне, о том, как я вернулся в Ку-Пио-Су, как Дабу открыл мне, что я – его сын, как я встретил Кунью и полюбил, как спас от смерти, когда ее ранил Пижму, как напали суаминты, и я вернул к жизни Сойгу и вручил его Сойону, живого и невредимого, как я убивал суаминтов, когда все вернулись в Ку-Пио-Су, как догнал похитителей и привел женщин назад, и, наконец, как весь день лечил больных и вернулся домой полумертвый от усталости. Уделялось там внимание и подлости Пижму и Урхату, и убитому мной с Тэкту медведю, и отваге Гарру, который один погнался за суаминтами, похитившими его сестру.

Наконец, к концу пира, слово взял новый старшина Аза.