Я успею, ребята!

Такого, как Ваньчик, человека поискать. Совсем обижаться не умеет. Выхожу на другой день к остановке — он вокруг газона по трубе ходит, то направо свалится, то налево. Я думал — мы долго разговаривать не будем, может, неделю целую, только с Ваньчиком разве получится? Так вместе в школу и пришли. До самого звонка за моей партой просидели.

Физика на втором уроке была. Перед самым концом Борис Николаевич говорит:

— Иваницкий, Кухтин, останьтесь.

Мы к нему в лаборантскую зашли, Борис Николаевич спрашивает:

— В Дом пионеров в этом году ходите? Неинтересно, значит, стало? А руками поработать хотите?

Я говорю:

— Если вы про то, что стулья в кабинете поломались, так мы с Иваницким их два раза уже чинили.

— Опять поломались? — удивился физик. — Ну ладно, потом это. Тут дело другое. В прошлом году десятый «а» дискотеку устраивал, помните?

— Так не пускали же нас. Маленькие, говорят.

— Ну, значит, помните. А может, и подсмотрели слегка, как, Иваницкий?

— Да ну, — Ваньчик рукой махнул, — грохот на всю школу устроили, а сами еле шевелятся. Ерунда.

— Точно, ребята, скучно у них это все вышло. Тут одного шума мало. А ты вот, Кухтин, стал бы дискотекой заниматься? Чтобы и бегущие огни, и стробоскоп, и вообще все, что надо.

Я плечами пожал.

— Вот ещё, — говорю, — танцы всякие.

Борис Николаевич засмеялся.

— Посмотрю я, что ты через два года запоешь. «Танцы всякие» — чудак человек! В нашем зале знаешь как развернуться можно? На год работы хватит. Да вас, парни, от этого дела за уши не оттянуть будет! Ну, решились?

— А чего, — говорит Ваньчик, — только мы, что ли, будем?

— Да вы тут одни за сто лет не справитесь, просто я с вас начать решил.

Я про Юру подумал и спрашиваю:

— А если не из нашей школы человек, можно?

Ваньчик хмыкнул, а Борис Николаевич на часы посмотрел, заторопился. Уже в дверях оборачивается:

— Только смотри, Кухтин, чтобы человек хороший был.

Я вечером к Юре идти хотел, только ведь ни адреса, ни телефона его у меня нет, ну и пошел прямо в гараж. В крайнем случае, думаю, адрес у сторожа спрошу.

Ворота в гараже были закрыты. Неяркий свет перебегал по щелям, и получалось вроде огня за печной дверцей. Я уже хотел толкнуть дверь, но за ней вдруг закричали, да так, что я шарахнулся:

— Идиот!

Внутри грохнуло, как будто капот закрыли, и свет по щелям заметался как бешеный.

— Куда ты, идиот, лезешь? Своих дел нет, что ли? Завел с Холом шашни, ну и давай! Может, хоть с моей шеи слезешь или свою сломаешь.

Я сразу узнал, что это Аркадий Васильевич кричит, Юрин отец, и хотел уйти, но дядька у шлагбаума обязательно бы ко мне прицепился. Я встал у соседнего гаража, только все равно было слышно каждое слово.

— Куда я хожу — мое дело, с кем бываю — тоже. Пусть спасибо скажет, что не развелся и тебя у нее не отобрал.

— Папа, — это Юра говорил, — ну хоть встречаться с ней в другом месте ты можешь?

— А я не виноват, что у тебя мамаша такая чувствительная особа.

В гараже стало тихо, и свет не метался. Юра сказал негромко и отчетливо:

— Ты скажи тогда своей Кашиной, чтобы она мне не попадалась.

Я сначала не понял ничего. Юра вскрикнул, и сквозь широкую щель свет плеснул мне в лицо. Что-то загремело в гараже, и дверь распахнулась от удара. Аркадий Васильевич выскочил в перекошенный желтый прямоугольник, обернулся:

— Слушай, ты хоть и не стоишь, а вот тебе совет: не будь, как я, дураком, женись на здоровой.

Хлопнула дверь, ворота качнулись, гравий несколько раз хрустнул у шлагбаума. В гараже было тихо, очень тихо. Как будто там не осталось никого, и только свет медленно перетекал от одной щели к другой.

Дверь сама открылась, я отскочил даже. Юра стоял у полок с инструментами и как-то странно закидывал голову, лампа-переноска в опущенной руке светила ему на ноги, другой рукой он держался за лицо.

— Ты, Витя?

Он перехватил шнур повыше, и я увидел, что лицо у Юры вымазано кровью. Он провел ладонью под носом.

— Ты что? Ты слышал?

Уже и лампа у него в руке качаться перестала, а мы все молчали. Я повернулся и пошел.

— Стой!

Свет позади придвинулся, и моя тень достала замасленную землю перед дверью.

— Завтра, — сказал он, — все равно завтра приходи.

Юра поднял лампу, и желтый прямоугольник с моей тенью стал совсем коротким. Юра как будто ждал, что я скажу что-нибудь, а я даже повернуться не мог. Не смог себя заставить, и все тут. Так и пошел.

У нас девчонка одна учится в девятом, что ли, классе — Светка Пасечник. Красивая — ужас! По коридору идет — ничего не замечает. На нее не то что в школе — на улице оборачиваются. Все я Ваньчику завидовал, что он с ней в одном доме живет.

В прошлом году весной забежал я к Ваньчику зачем-то, выхожу, а снизу по лестнице Светка поднимается и какую-то пьяную тетку тащит. Тетка на ступеньку села, головой мотает, а Светка уговаривает: «Мама, ну мама, вставай».

Она меня и не заметила тогда, только я месяц, наверное, в школе на их этаж не ходил. Боялся, что на меня посмотрит. Посмотрит и поймет, что я знаю.

Наверное, у меня с утра видок был тот ещё.

— Ты чего скис? Попробуй только заболей без матери.

Папа дернул меня за ухо и ушел на работу.