Я узнаю твой секрет

В итоге просидела у Лены я пару часов, дольше оставаться мне показалось неудобным. Мы тепло распрощались и обменялись номерами телефонов. Пришлось мне все же ехать домой, в надежде на то, что Эмма появится.

И вновь я не могла найти себе места, не зная, что предпринять. Раз за разом Рогозин пытался дозвониться до меня, и, если бы не ожидание звонка от подруги, я бы давным-давно отключила телефон. Меньше всего меня сейчас волновали любовные терзания…

Никитична вилась возле, пытаясь хоть как-топ поддержать, а я решила, что если Эмка и сегодня не объявится, то завтра же утром пойду в полицию. И пусть только попробуют не принять от меня заявление.

У Эмки ведь совсем-совсем никого нет. Родители давно умерли, она росла в детском доме, пока ее оттуда не забрал старший брат, который избежал участи расти в казенном учреждении в силу возраста. Как только он встал на ноги, то тут же взял опеку на младшей сестрой и жили они дружно, пока он сам не погиб. После смерти брата Эмка так и осталась жить в его квартире в полном одиночестве. С бабушкой подруга никогда не общалась, точнее та с ней, променяв внуков на бутылку. И это означало одно — только я могу подать заявление о пропаже подруги, больше-то и некому.

— Нет, Марья Никитична!

— Что нет? — глядя мне прямо в глаза, удивленно спросила старушка.

— Не могу я так сидеть, понимаете? Что-то тут нечисто! Чувствую, надо в больницу ехать.

— Да кто ж тебя пустит-то? Опять этот ирод выгонит, чего туда-сюда мотаться? Завтра уж пойдем в отделение…

— Поеду! — твердо решила я, — Порасспрашиваю, может видел кто что…

Никитична, охая и ахая на все лады, поняла, что спорить со мной бесполезно и спустя пятнадцать минут проводила до остановки, на дорожку перекрестив. Будто прощается, ей богу.

К воротам усадьбы я подходила, не подозревая, что Петрович уже распорядился внутрь меня не пускать ни под каким предлогом.

Вот это поворот! Будто Никитична меня не предупреждала…

Расстроенная донельзя, успела поругаться с охранником и только под страхом вызова на меня полиции я ушла, на прощание все же показав толстому усатому дядечке язык. Вообще, я сама виновата. Надо было представиться какой-нибудь родственницей, разыграть перед ним будто паспорт забыла дома, может и пропустил бы. А теперь все, вход на территорию больницы мне закрыт.

И что теперь делать? Ну не сдаваться же, да?

Идея обойти забор по кругу пришла как-то сама собой. Зайти, так сказать, с тыла, чтобы обнаружить прорехи в обороне противника. Короче я надеялась найти дыру в заборе.

Ну или на крайний случай перелезть. Но самое интересное это то, что меня ни на секунду не посетил один очень важный вопрос: зачем?

Зачем мне так нужно попасть на территорию больницы, если завтра я все равно пойду в отделение полиции и они, по идее, сами тут всех допросят. Ага… знаю я их, проще все-таки перелезть через забор, чем ждать у моря погоды.

Обойдя усадьбу сзади, я оказалась практически в лесу. Дом с трех сторон плотно обступили вековые деревья, фонари здесь не горели, и я спокойно могла все облазить вдоль и поперек, не боясь быть застигнутой за этим неблаговидным делом. Что насчет камер, так я почти наверняка уверена, что они здесь если и установлены, но сто процентов не работают. Практика в этой больнице не прошла даром…

В общем, ничего не опасаясь, я с усердием, достойным лучшего применения, принялась обследовать железный забор высотой в два с лишним метра. Дыр он, к сожалению, не имел. Зато имел калитку, совсем незаметную постороннему глазу. Я бы тоже ее в жизни не увидела, если бы не одно «но».

На улице стремительно темнело и я уже собиралась отправляться домой, ругая себя на чем счет стоит, что занимаюсь черт пойми чем, как вдруг…

Некто в белом, озираясь по сторонам, приблизился к ничем не примечательному месту в заборе, открыл сливающуюся с забором дверку, и стремительно прошмыгнуло на территорию усадьбы. Я даже спрятаться не успела, но очень порадовалась, что в темноте меня не заметили.

Дождавшись, когда «оно» исчезло где-то в глубине заднего двора, я, стараясь не шуметь, подошла к калитке и тут краем глаза заметила сбоку еще одного в белом. И не успела я шмыгнуть в сторону, как кто-то повалил меня на землю и зажал рот.

21

Кто-то повалил меня на землю, зажал рот рукой и прошептал прямо в ухо:

— Не ори.

Нет, орать я, конечно, не стала. Потому что, во-первых, просят же, да. А во-вторых, этот голос я узнала бы из тысячи. В общем, орать-то я не стала, а вот укусить — это за милую душу.

— Лиза, блин! — зашипел Рогозин и отнял руку от моего рта, — Ты что творишь?!

Я даже задохнулась от возмущения. Нет, подумать только! Женя все это время самым наглым образом меня обманывал, а сам работал на Михалюка и сливал ему всю информацию. Да еще и всячески соблазняя наивную дуру Лизу, а это вообще запрещенный прием. Тем более для мужчины. Теперь он зажимает мне рот рукой, мешая моей сыскной деятельности, и я еще и виновата?!

— Пусти меня, предатель! — в ответ зашипела я, царапая и кусая этого гада и пытаясь всячески выбраться из крепкого захвата.

— Да успокойся ты, в самом деле. Или…