Я в порядке, и ты тоже

Когда Сесили подрастет, возможно, я расскажу ей все, как было. Вскоре после того, как я окончила среднюю школу, моя мать, после десятилетнего забвения, попыталась снова занять место в моей жизни. Казалось, она искренне раскаивалась – несчастное детство привело к тому, что она приняла ужасное решение, утверждала она. Но она готова стать матерью, которой должна была быть все эти годы.

Я купилась на это. Так сильно купилась, что, когда два месяца спустя она уехала в Аризону с мужчиной, с которым только что познакомилась, и перестала отвечать на мои звонки, я действительно задумалась – в первый и единственный раз, – стоит ли продолжать жить. Потому что если моя собственная мать не любит меня, то кто тогда полюбит?

Но ситуация, в которой оказалась Сесили, была намного хуже. Потому что она не могла тешить себя надеждой, что Дженни однажды ворвется к ней в дверь. Нет, как бы ни сложилась в будущем жизнь Сесили, одно было неизменно: она больше никогда не увидит свою мать.

– Моя мамочка никогда бы этого не сделала, – возмущенно сказала Сесили.

– Я в этом уверена, – согласилась я. – Твоей маме больше всего на свете хотелось быть рядом с тобой. – Я стремилась успокоить Сесили, но оказалось, что эти слова утешили и меня саму.

Вопреки своему намерению сбежать, я просидела с Сесили больше часа, рассказывая ей истории о Дженни, читая книги и поглаживая по спинке до тех пор, пока она не уснула. Тогда я сказала Кимбер, которая хотела задержаться в городе, по крайней мере, на следующую неделю, чтобы она позвонила мне, если ей что-то понадобится.

Санджей припарковался посреди улицы перед домом Суит. Сев в машину, я уставилась в окно, а он включил зажигание. Лужайка перед домом была свежескошенной, на крыльце стояли керамические горшки с цветущими растениями. Входная дверь была открыта, через нее было видно, что дом полон людей, всех тех, кого любила Дженни. Кто ничего не знал, мог бы подумать, что у нее торжество.

Внутри меня снова закипела знакомая злость. Умышленно или нет, но Дженни оставила Сесили, а этого не должно было случиться. Дженни была очень умным человеком. Даже если она не понимала, насколько опасны лекарства, которые она принимала, у нее были возможности для того, чтобы получить помощь.

Почему она говорила мне, что я должна изменить свою жизнь, но при этом не смогла признаться себе в том, что тоже должна сделать это? Почему она не смогла сказать: «Я в бедственном положении»?

«Все хотели, чтобы я была идеальной», – услышала я ее голос. Я развернулась к заднему сиденью, почти уверенная в том, что увижу ее там. Но там были только два обсыпанных крошками детских кресла и обертка от шоколадного батончика.

Может быть, она права, согласилась я. Многие из ее читателей тщательно изучали каждое ее слово или фотографию, и ей регулярно выговаривали за самые невинные вещи, например, за то, что она разместила селфи без макияжа. Год назад она случайно наткнулась на форум, целью которого было высмеять блогеров и так называемых «лидеров социальных сетей», в том числе и ее.

– Они называют меня Слащавой дурочкой[7], – сказала она мне, то ли возмущенная, то ли готовая расплакаться. – Они говорят, что я слащавая и неестественная.

И теперь мне, разумеется, хотелось молить Бога о том, чтобы я тогда не отмахивалась от ее замечаний о завышенных требованиях Мэтта к их дому и жизни.

Когда Санджей свернул на повороте и живописный дом Суит исчез за моей спиной, я впервые задалась вопросом, думала ли Дженни, что я тоже хотела видеть ее идеальной.

Потом меня посетила еще более тревожная мысль:

«Что, если так оно и было?»

Глава 11

Санджей заворчал.

– Пенни, мне больно.

Я ослабила хватку, отпустив его плечо.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– Теперь? – Он прищурился и посмотрел на будильник. – Сейчас два часа ночи.

– Это важно.

– Не может ли это подождать? Я не способен вести разговоры посреди ночи.

Тот факт, что его глаза были открыты и он разговаривал, свидетельствовал о том, что на самом деле способен. Если бы только я попыталась его встряхнуть и разбудить на несколько лет раньше, мне не пришлось бы одной десятки, может быть, даже сотни раз менять Майлзу мокрое белье.

– Знаешь, ты могла вывихнуть мне плечо, – сказал он, все еще продолжая лежать. – Это по поводу Дженни?

– Нет. Ну, отчасти.

После прощания с Дженни прошло три дня. Как и в предыдущие две ночи, я спала мало и беспокойно, я крутилась и вертелась в постели, не в силах остановить поток своих мыслей. Неужели Дженни считала, что не может довериться мне?

Она обращалась ко мне, когда ее одолевали ужасные, безосновательные страхи насчет того, что с Сесили может случиться что-то плохое. Она распахивала дверь, приглашая меня войти, когда ходила без бюстгальтера, не замазав мешки под глазами или прыщ на подбородке. Она признавалась, что иногда покупает очень дорогие вещи просто в спешке, и она понимала, что это глупая трата денег. Это было нетипично для женщины, которая хотела, чтобы ее считали совершенной.