Я в степени n

Пока шептал, привели Славку. Я даже не сразу его заметил – зол был очень. А когда заметил… Сердце мое поперхнулось кровью и перестало ее качать, и плавало в крови беспомощно, и слезы капали на него из пересохшей вмиг гортани. А как попадали туда слезы – я не ведаю, но как-то попадали. Помягчел я вдруг, растекся по резному в золоте креслу, и вывалились из меня все грехи, и разбились с колокольчиковым звоном о мраморный пол. И грех убийства превратился в прекрасную ширококрылую бабочку, и взмыл к высокому потолку, а грех гордыни белым журавлем обернулся и захлопал крыльями, создавая приятный освежающий и холодящий воспаленную душу ветер. Славка… родной, любимый, смешной, сильно выросший… Якорь мой единственный, удерживающий меня в этом мире. Потому что легкий я очень нынче, ничегошеньки у меня не осталось, намного легче воздуха, легче самого летучего газа. Славка, сынок…

– Здравствуй, папа, – сказал Славка и, на крошечный миг запнувшись, добавил: – Витя. – А потом снова, уже слитно, повторил фразу: – Здравствуй, папа Витя.

– Что? – не понял я. – Что ты сказал? Почему папа Витя, я же просто… просто папа твой.

– Нет, – грустно, как мне показалось, произнес сын, – просто папа это когда один папа. Когда он рядом всегда. А у меня теперь два, ты уехал, и стало два. Папа Витя и папа Сережа. Так мне мама объяснила.

– А еще что она тебе объяснила? – спросил я, одновременно холодея от ужаса и закипая от гнева. Нелепое ощущение, кажется, разорвет тебя на части, когда холодея и закипая одновременно…

Славка подошел ко мне, глянул на меня своими ослепительно-яркими синими глазенками, осторожно погладил мои дрожащие, с донецкой грязью под ногтями пальцы и тихо сказал:

– Она мне еще сказала, что ты очень хороший, но глупый. Что тебя обманули и ты поехал защищать таких же глупых уродов в Украину. Она сказала, нельзя быть глупым, а то все обманывать будут. Она дебилом тебя называла. Это правда, папа Витя? Я давно хотел спросить: это правда, что ты дебил?

Я снова стал твердым. Настолько твердым, что рот мой не хотел открываться и произносить слова. Крошился мой рот и горел изнутри, но я нашел в себе последние какие-то силы и произнес:

– Правда, сынок…

Тишина наступила как в разрушенной, завалившей меня с моим киевским братом-снайпером пятиэтажке. Вот такая тишина опять наступила. И в этой тишине брызнули слезы из честных и чистых глаз моего сына, и сорвался крик страшный с его припухлых детских губ:

– Нет, нет, папка, ты врешь! Я все знаю, я уже не маленький. Я телевизор тайком смотрел – они не разрешали, а я смотрел. Ты все врешь, они тебя подговорили! Там хорошие люди, в Донецке, их фашисты убивали, а ты их защищал. Ты герой, как Бэтмен, ты как Человек-паук. По телевизору врать не будут. Это они врут. Они сами дураки, а ты герой! Папка, ну скажи, что ты герой! Не бойся их, они не сделают ничего, скажи! Я сильный, я защитю тебя… папка!..

Славка прыгнул ко мне на колени, вцепился в шею и орал, орал одно и то же, а я не знал, что делать, я рыдал беззвучно вместе с ним, сжимал его трепещущее тельце и не отвечал ему, а только гладил, прижимал его мелко дрожащую спинку. И шептал ему на ухо: «Славка, Славочка, сыночек мой любимый…»

Не дождавшись от меня ответа, он впал в истерику, начал задыхаться и колотить меня своими ручками, повторял все время:

– Скажи, скажи, скажи, скажи, скажи…

– А я тебе говорила, – завизжала, обращаясь к Сергею, Анька, – я тебе говорила – не надо. А ты – отец, отец, нельзя ребенка отца лишать… Смотри теперь, сделай же что-нибудь, сделай, или я за себя не отвечаю! Я его убью, я себя убью, сделай!!!

Анька в очередной раз выскочила из-за стола, подбежала ко мне, одной рукой вцепилась в Славку, а другой – с тупым закругленным столовым ножом – начала тыкать мне в спину. Сергей мгновенно сориентировался, вышиб у нее не причинивший мне вреда нож и тоже уцепился за Славку.

– Виктор, вам лучше уйти, – сказал он, пыхтя от натуги, – потом, потом, сами видите…

От заливающих глаза слез я ничего не видел, но я чувствовал… Я чувствовал, что да, надо уйти, а еще лучше – сдохнуть. Прямо здесь, прямо сейчас. Так для всех лучше будет.

Они вдвоем не могли оттащить от меня Славку. Я им помогал, но они все равно не могли.

– Скажи, скажи, скажи, скажи!.. – орал он, краснея от удушья, и до крови царапал мне шею.

…Оторвали наконец общими усилиями, побежали за ингалятором с гормональной смесью от астмы. Он корчился, уже и орать не мог, но даже без воздуха, откуда-то изнутри маленькой грудки выдыхал страшное, свистящее:

– …жи, жи, жи, жи…

С минуту, застыв, я смотрел на этот ужас, а потом тоже захрипел что-то звериное и выбежал из дома. И даже когда оказался во дворе, я все равно слышал это невозможное, удушливое «жи», и по дороге слышал, и поднявшись в свою огромную, пустую и нежилую квартиру недалеко от метро «Динамо», я слышал:

– Жи… жи… жи… жи…

* * *