Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

к смерти.

Да, жизнь именно такова — это отклонение, упрямое отклонение от прямого пути, по самому характеру своему преходящее, беспомощное, лишенное всякого смысла. Почему же в тот момент проявления ее, что мы зовем человеком, возникает в ней нечто такое, что настоятельно перечит ей и именуется нами смыслом? Мы называем это человеческим, но так ли уж мы в этом уверены? Такой ли уж он действительно человеческий, этот смысл? Смысл — это некий порядок, другими словами, нечто внезапное. Смысл — это возникающий внезапно порядок. Отдельная жизнь делает попытку войти в него, но совершенно не исключено, что выражает он собой нечто совершенно этой жизни потустороннее, ибо пытаясь докопаться до корней этой жизни и увидеть то, что кроется за драмой перехода к существованию, мы находим не что иное, как жизнь в сопряжении со смертью. Вот к чему ведет нас фрейдовская диалектика.

До какого-то момента создается впечатление, что все, в том числе имеющее отношение к смерти, объясняется фрейдовской теорией строго в рамках регулируемой принципом удовольствия и возвращения к состоянию равновесия либидинальной экономии, предлагающей определенные объектные отношения. Слияние либидо с видами активности, внешне с ним несовместимыми — агрессивностью, например, — относится на счет

воображаемой идентификации. Вместо того, чтобы другому, который находится перед ним, раскроить череп, субъект нежную агрессивность эту, возникшую как либидинальное объектное отношение и основанную на так называемых инстинктах Я, то есть на потребности в гармонии и порядке, идентифицирует с самим собой, обращает на самого себя. Другое дело, что есть, хочешь-не хочешь, надо — когда собственная кладовка пустеет, поедают себе подобного. Либидинальная авантюра объективирована здесь в порядке, которому подчиняется все живое; заранее предполагается, что поведение субъектов, агрессия их по отношению друг к другу обусловлены и объясняются желанием, принципиально своему объекту адекватным.

Весь смысл работы По ту сторону принципа удовольствия как раз в том, что подобные воззрения несостоятельны. Мазохизм не является изнанкой садизма, агрессивность не объясняется до конца в плоскости воображаемой идентификации. Урок, который дает нам Фрейд, говоря об изначальном мазохизме, состоит в том, что последним словом жизни, у которой собственная ее речь оказалась отнята, может быть лишь одно — то последнее проклятие, что находим мы в конце Эдипа в Колоне. Жизнь не желает исцеления. Негативная терапевтическая реакция присуща ей по природе. Да и что оно, исцеление это, собой представляет? Реализацию субъекта посредством речи, приходящей со стороны и проходящей сквозь него на своем пути.

Жизнь, пленниками которой мы оказались, жизнь по самой сути своей отчужденная, вне-существующая, жизнь-в-другом, сопряжена как таковая со смертью, она всегда возвращается к смерти, а если и кружит по все более широким и удаляющимся от нее орбитам, то лишь под действием того, что Фрейд называет элементами внешнего мира.

О чем грезит жизнь, как не о покое самом полном в ожидании смерти? Именно за этим занятием проходит время едва вступившего в жизнь грудного младенца, которому стрелки циферблата лишь изредка приоткрывают на краткий миг глазок времени. Для того, чтобы ввести его в ритм, посредством которого достигаем мы согласия с миром, его нужно вытаскивать из этого состояния едва ли не силой. И если именно на уровне желания сна, о котором Вы, Валабрега, в прошлый раз говорили,

может появиться желание безымянное, то как раз потому, что это состояние промежуточное, — именно забытье является для живого существа состоянием наиболее естественным. Жизнь только и грезит о том, чтобы умереть — умереть, уснуть и видеть сны, быть может, как выразился один господин в момент, когда вопрос как раз и заключался для него в том — tobeornottobe.

4

История этого tobeornottobe — это в чистом виде история о словах. Один очень забавный комик попытался однажды изобразить, как пришел Шекспиру в голову этот стих: tobeornot… говорит он, почесывая затылок, и снова начинает: tobeornot… tobe. Если это забавно, то как раз потому, что в этот-то момент все измерение языка как раз и вырисовывается. Сновидение и острота ставятся в отношении возникновения своего на один уровень.

Возьмем, например, фразу, которая явно не слишком забавна: лучше было бы не родиться! Мы поражаемся, узнавая о том, что фраза эта звучит у одного из крупнейших драматургов античности в ходе религиозного церемониала. Представьте себе, что это произносят за мессой! Юмористы взялись обратить это в шутку: Лучше было бы не родиться, — говорит один. — К сожалению, такое бывает от силы один раз на сто тысяч, — отвечает другой. Почему это является остротой?