Я в теории Фрейда и в технике психоанализа (1954/55).

Для нас важно знать, где находится субъект аналитического отношения. И в этом вопросе наивная позиция: субъект? да вот же он, перед вами! — словно пациент — это что-то однозначное, словно сам аналитик сводится к определенной группе индивидуальных характеристик, — совершенно недопустима. Кто же он, этот субъект? Вот тот вопрос, которым мы занимаемся здесь во всех его формах, во всех антиномиях, которые он выявляет. Мы прослеживаем все точки, где он отражается, преломляется, вспыхивает, надеясь тем самым дать почувствовать ту единственную, где он кроется и к которой прямо не подступиться, ибо

нельзя подступиться к ней прямо, не задев при этом самих корней языка.

1

С этой точки зрения я хочу обратить ваше внимание на один из моментов, на которых, как правило, не останавливаются, — на небольшое примечание, малый кирпичик в кладке фрейдовского здания.

Другое затруднение — первое состояло в том, чтобы понять, почему предсознательное отвергло и заглушило желание, которое принадлежит бессознательному, — гораздо более важное и глубокое, о котором непосвященные и не подозревают, заключается в следующем. Осуществление желания наверняка должно служить источником удовольствия. Но для кого? — Как видите, вопрос этот — для кого? — принадлежит не нам. Это не Леклер, мой ученик, его выдумал. — Естественно, для того, кому это желание принадлежит. Но ведь мы знаем, что отношение того, кто видит сновидение, к своим желаниям носит совершенно особый характер. Он отталкивает их, подвергает цензуре — короче, не хочет о них ничего знать. Осуществление их, следовательно, не только не принесет ему никакого удовольствия, а как раз обратное. И опыт показывает, что это обратное, которое нуждается еще в объяснении, проявляется в форме страха. Таким образом, по отношению к желаниям своего сновидения видящий его предстает как состоящий из двух личностей, связанных, однако, тесной общностью.

Вот небольшой текст, который предпосылаю я для вашего размышления, так как идея расцентровки субъекта ясно в нем высказана. Конечно, это лишь пропедевтическая формула, это еще не решение. Говорить о существовании другой личности было бы опредмечиванием нашей проблемы. К тому же для появления подобной формулировки Фрейда ждать не пришлось — уже господин по имени Жане, весьма достойный ученый, хотя и оставленный открытием Фрейда несколько в тени, уверен был, что наблюдал в ряде случаев происходящее у субъекта явление раздвоения личности, на чем, правда, будучи психологом, и остановился. Для него это было лишь психологическим курьезом или фактом психологического наблюдения — одной из historiolae, маленьких историй, как называл их Спиноза.

Что же касается Фрейда, то он не преподносит нам такие вещи как анекдот, его интересует в вопросе самая суть дела: что такое смысл? Говоря о мыслях, он не имеет в виду ничего иного.

Вопрос нужно уточнить: каков смысл поведения нашего ближнего, когда мы вступаем с ним в те совершенно особые отношения, начало которым положено было Фрейдом, когда он начал заниматься неврозами? Может быть, ответ нужно искать в каких-то исключительных, ненормальных, патологических особенностях этого поведения? Фрейд этого не делает. Он ищет этот ответ, ставя вопрос там, где сам субъект поставить его себе не может, — он анализирует собственные сновидения. И вот как раз потому, что он говорит о себе самом, и выясняется, что в сновидениях говорит за него кто-то другой. Именно этой мыслью и делится он с читателем в замечании, которое мы только что процитировали. Очевидно становится, что некто другой, некий второй персонаж вступает с бытием субъекта в какие-то отношения. Вот вопрос, который занимал Фрейда от начала и до конца его творческого пути.

Вспомним ранний его Entwurf. Мы уже видели, что на каждом шагу Фрейд, стараясь придерживаться атомистического языка, непрерывно с него соскальзывает, ибо ставит проблему отношений между субъектом и объектом, и притом ставит ее в терминах замечательно оригинальных. В чем заключается оригинальность его схемы психического аппарата у человека? Да в том, что речь, по сути дела, идет о субъекте.