«Я в жизни никогда не ходил на выборы»

Александр Тарасов: «Я в жизни никогда не ходил на выборы»

Что вас больше всего удивило в ХХІ веке?

Если честно, то, что он слишком похож на двадцатый. Дело в том, что когда я был школьником, я, как все нормальные школьники моего поколения, читал science fiction. Поскольку отбор в СССР был очень жестким, было два критерия: или это был действительно очень качественный science fiction, или он был идейно правильным. Идейно правильного в западном science fiction было очень мало, поэтому он был в основном качественным. И там большинство событий происходило в ХХІ веке. Я помню, тогда я начинал считать — сколько же мне будет лет, когда наступит ХХІ век, и доживу ли я вообще до этого. Достаточно рано в ХХІ веке, по мнению тех же западных фантастов, очень много разного хорошего должно было случиться. Вот, сейчас уже шестой год идет, и я вижу, что многое из того, что ожидали уже в первом десятилетии, не сбылось. Недавно я как раз вспоминал, что в семидесятых годах в журнале «Техника — молодежи» была напечатана подборка, где то ли Кларк, то ли Азимов приблизительно по датам указывал, что и когда будет сделано — открытия, изобретения, достаточно концептуальные, вплоть до достижения практического бессмертия. Я осознал, что очень многое, что касалось военной техники, сделано было, а большая часть того, что относится к гражданской сфере, так и не сделано. Значит, дело не в том, что этого нельзя было сделать, а в том, что на это не были брошены такие же силы и деньги.

А что все-таки изменилось, может быть, для наших стран?

Известно, что — мы живем с вами в разных странах, и называются они совсем по-другому. И если даже мы понимаем, что никакого социализма не было в СССР, то уже сам факт, что СССР выступал как реальная альтернатива капитализму, значил очень много. Сейчас, когда я пообщался с большим количеством западных левых, я понимаю, что это значило гораздо больше, чем я думал раньше. Даже если они были критиками советской системы, они осознавали: пока у капитализма есть реально существующая альтернатива, он вынужден с этим считаться. Как только ее не стало — всё. Вместо того чтобы искать другие варианты, значительная часть западного мира начала повторять как мантру то, что ей сразу навязали пропагандисты капитализма: вот видите — альтернативы нет. Эта ситуация серьезно деморализует левых и развязывает руки правым.

Ожидаются ли какие-то изменения в российской политике? Буржуазные аналитики много говорят о «проблеме-2008»...

Многое зависит от того, под каким углом мы на это смотрим. Если смотреть под буржуазным углом, принципиален вопрос: изменится ли что-то именно в буржуазной политике. Мне кажется, это не принципиально. Поэтому я настроен пессимистически, я полагаю, система в целом себя выстроила. В путинский период выстраивалась система буржуазных отношений, которая могла бы воспроизводиться. Для левых это вообще не актуально, это тема для какой-то буржуазной оппозиции. Нужно искать такие механизмы, которые в будущем смогут воздействовать на классового, социального противника, дадут возможность реально с ним бороться. Я вообще в жизни никогда не ходил на выборы, даже в советский период, хотя это и репрессировалось. Просто не вижу в этом никакого смысла — представительная демократия, тем более буржуазная, не обеспечивает моих прав и вообще прав всех тех, кто не оказывается избранным. Невозможно избрать человека, который защищал бы ваши интересы и интересы еще тех миллионов, которые его избрали, потому что эти интересы точно не совпадают, даже в грубом приближении. Кроме того: что он там украдет, что он там не обещал, но сделает, что будет против ваших интересов, проконтролировать невозможно. Не надо самого себя обманывать, мол, представительная демократия хоть как-то восполняет этот пробел и дает возможность хоть в чем-то участвовать. Это — самоуспокоение. Единственная настоящая демократия — это прямая демократия.

Кстати, о буржуазной оппозиции — в России она традиционно действует так, что весь народ на нее смотрит, а потом идет голосовать за власть. Это проблема людей в оппозиции или есть какой-то подтекст в отношениях с властью?