Я вам любви не обещаю

— Виновата, — тихо обронил Бахметьев, вспоминая свою последнюю якобы нечаянную встречу с madame Вершининой. — Видит Бог, вы того не заслуживали. Жаль, что вы не вняли предостережениям Ланского, да и мой собственный пример, вас не остановил. Но довольно о том, — отвернулся он от своего собеседника, уставившись в окно.

Карета остановилась напротив гостиницы. На первое время Георгий Алексеевич планировал поселиться здесь, а уж после подыскать себе другое жилье.

— Где вы останавливались в прошлый раз? — поинтересовался он у Вершинина.

— У князя Одинцова, — отозвался Константин Григорьевич. — Только, боюсь, он нынче не сдаёт комнаты, — добавил поручик, вспомнив о том, что князь вроде бы должен был жениться.

— Что так? — выгнул бровь Бахметьев.

— В прошлую мою поездку в Пятигорск на обратной дороге я имел счастие познакомиться с его невестой. Так что, думаю, как человек семейный, он вряд ли пожелает видеть посторонних в усадьбе.

— Что ж, придётся поискать другое жилье, — философски заметил Георгий Алексеевич, полагая, что гостиница вряд ли удовлетворит его взыскательный вкус и привычку к комфорту.

Благодаря щедрому предложению Бахметьева, Вершинину не пришлось тратить казённые средства, выданные ему на проезд, и он смог себе позволить снять комнаты в той же гостинице что и Георгий Алексеевич, правда, апартаменты, которые он занял, не были столь же роскошными как те, что оплатил граф.

Бахметьев не собирался являться в штаб полка сразу по приезду. Намереваясь хорошенько выспаться и отдохнуть после дальней дороги, он решил, что вступление в новую должность можно вполне отложить до утра. Однако его планы были нарушены. Слух о его приезде довольно быстро распространился по городку, и уже тем же вечером он имел удовольствие познакомиться с прежним командиром, который пожелал лично передать полк под его командование.

Поводом для знакомства послужило приглашение на ужин от Рукевича, которое доставил молоденький адъютант, с любопытством взиравший на своего будущего командира. Опасаясь обидеть генерала Рукевича отказом, Бахметьев ответил согласием и поспешил переодеться к ужину, поскольку Аполлинарий Фомич был столь любезен, что прислал за ним и Вершининым свою коляску.

Рукевич произвёл на Бахметьева весьма сильное впечатление. У пятидесятипятилетнего генерала была непростая судьба. На Кавказ он попал семнадцатилетним юношей в 1832 году. За участие в польском восстании Аполлинария Фомича приговорили к расстрелу, который заменили ссылкой. Прослужив семь лет рядовым, Рукевич был произведён в прапорщики, потом он стал бригадным адъютантом, адъютантом князя Барятинского, а в 1863 году уже командовал полком. И вот ныне Рукевич был произведён в генералы с назначением помощником начальника двадцать первой пехотной дивизии генерала Геймана. Это и послужило причиной его отъезда. Столь суровые жизненные испытания не могли не сказаться на его характере, но среди сослуживцев он снискал себе репутацию человека строгого, но справедливого.

Бахметьев с некой долей благоговения перед Рукевичем про себя отметил, что ему с его происхождением и состоянием, вряд ли когда-нибудь удастся снискать подобное уважение. Аполлинарий Фомич являлся образцом военного офицера и, вспоминая, восторженные отзывы Вершинина о нём, Георгий Алексеевич, нынче был склонен с ним согласиться. Ужин прошёл в весьма дружественной и непринуждённой обстановке. Рукевич пообещал напоследок поспособствовать знакомству своего восприемника с местным обществом и пожелал тому не уронить чести полка.

В свою очередь Георгий Алексеевич пообещал сделать для того все возможное и невозможное. Неудивительно, что Аполлинарий Фомич, упомянул честь полка, ведь полковники тридцати лет отроду встречались не так уж часто, и не могли не вызвать подозрения. От того и принимая у себя графа Бахметьева, Рукевич не мог отделаться от мысли, что именно служба в Главном штабе помогла сделать тому столь головокружительную карьеру, а о боевых заслугах тут говорить не приходится.

Глава 37

Наутро следующего дня весь полк в составе трёх батальонов выстроился на плацу, дабы поприветствовать нового командира. Бахметьев в сопровождении Рукевича и старших офицеров штаба обошёл строй, вглядываясь в лица рядовых и унтер-офицеров. По его непроницаемому виду невозможно было понять, о чем он думает в сей момент. А думал Георгий Алексеевич о том, что на плечи его ложится огромная ответственность за всех этих людей, что нынче замерли в ожидании команды «Вольно!», думал о том, что, возможно, не готов к тому, чтобы эту самую ответственность на себя принять. Но ничего уже нельзя было переменить, отказываться надобно было в Петербурге, когда ему прочили это назначение, а не нынче, тем более что Рукевич назавтра уезжал и ждать дольше уже не мог, поскольку его самого ожидали на новом месте службы.

— Вольно! — скомандовал Георгий Алексеевич.

И тотчас команда была подхвачена батальонными командирами, разносясь над строем.