Я вам не ведьма!

– Все так же собирает кассу, но уже для другого парня, – подмигнул циркач, – я решил оставить свое ремесло и личность, только Аката все никак не перестанет звать меня старым именем…

– Жулика надлежит звать именем жулика, – назидательно заметила тетенька.

– Признайся, ты просто никак не запомнишь новое, все же старость не радость, – Салатонне развел руками, – как бы то ни было, я все пытался добиться у твоей тети разрешения с тобой увидеться.

– И?..

– Ну, похоже, моего ученичка ты не обижаешь, – он пожал плечами.

– Обижаю, – буркнула я, – но случайно. И он меня обижает.

– Подружились, значит, – улыбнулся Салатонне, – передай ему, что если он захочет все бросить, я всегда готов преподать пару уроков бегового мастерства.

– А сами не хотите?

– Его не так просто найти, а на территории академии мне…

– …ему тут не стоит находиться, – перебила тетенька, – что не мешает ему мотать мне нервы. Но, раз пошли слухи, это пора прекращать.

Будьте добры, увольте меня с должности посредника.

Она вышла из беседки.

– Я догоню ее и переубежу, не волнуйся! – заверил меня Салатонне и бросился за ней.

Бегал он и вправду замечательно.

Я не очень поняла, почему это я тут должна волноваться, но уже привыкла к эксцентричности некоторых личностей, поэтому даже не стала уточнять.

Регулярные встречи тетеньки и Салатонне, о которых упоминала Марка, не слишком-то укладывались в рассказанную мне историю. Вряд ли дело только в Щице, но и всякие любовные глупости я отмела тут же. Видимо, есть у них и свои проблемы, но вряд ли со мной ими поделятся; впрочем, мне не было ровным счетом никакого дела до проблем Салатонне, я была уверена, что этот почти незнакомый человек отлично проживет и без моей помощи.

А вот то, что у меня не было возможности расспросить тетеньку про бабушку… не то чтобы я это планировала, но все-таки…

Я села, обняв коленки.

Наверное, зря я вообще чего-то ждала от встречи с тетенькой. Но так хотелось немного… тепла? Хотя…

…Она все еще таскает с собой этот дурацкий пузырек для моих коленок.

Глава 19

Я не засыпала.

Выглядело так, как будто я прикорнула, разморенная жарким, почти уже летним солнышком, но на деле всего-то успела бросить прощальный взгляд на мое обмякшее тело, прежде чем меня подхватило и потащило незнамо куда.

Лесами, полями, опять лесами… Я даже не успела испугаться, просто устроилась поудобнее – хотя эта часть меня явно не умела испытывать физического неудобства, но от некоторых телесных привычек так просто не избавиться, – и полетела туда, куда меня понесло.

Я понятия не имела, что это, зачем это, и стоит ли мне прощаться с жизнью, но не видела особого смысла пугаться прежде, чем окончательно погибну или хотя бы встречу кого-нибудь страшного или хотя бы опасного.

– Оп-па, – сказала Бонни, сидевшая посреди тщательно, но не слишком аккуратно нарисованной пентаграммы.

Я не удивилась, как будто знала, что так и будет. Нас учили, что магия несет отпечаток души своего владельца, и, видимо, я почуяла знакомую душу – хоть и поняла это, только ее увидев.

Меня тащило слишком стремительно, поэтому я не успела толком разглядеть домишко, в котором Бонни вдруг вздумалось испортить мелом пол, снаружи; изнутри же он представлял на диво жалкое зрелище.

Одна-единственная комната, печь, жалкое подобие кровати, на которой лежал полуразложившийся труп, покосившийся стол, гнилой пол, а по деревянным стенам вольготно разрослась какая-то черная плесень. Из маленького незастекленного окошка падал свет – ровно столько, чтобы с некоторой, весьма слабой, помощью черных коптящих свечей, понатыканных вокруг Бонни на первый взгляд в совершенно случайных местах кривоватого рисунка, осветить обстановку.

Труп, кстати, был мужской. Я узнала его по зубам, криво торчащим в провале открытого рта, и по когтям, красовавшимся на скрюченных смертной судорогой пальцах. Деда Жешека труп. Почти мумия: даже не пах вроде.

Хотя я не была уверена, что мое призрачное… душевное… что мое обоняние в бестелесном состоянии работает так же, как обычное, так что, возможно, мироздание просто избавило меня от необходимости познать запахи настоящего холостяцкого логова.

– Привет, Бонни, – сказала я, – ты не соблаговолишь мне объяснить, что происходит?

Я скрестила призрачные руки на груди и поджала губы, как поджимала моя тетенька, обнаружив, что опять заляпала платье. Хотелось быть хотя бы грозной и строгой, раз уж я не могу дать подруге хорошего леща за беспокойство.

Круг, в который Бонни вписала пентаграмму, ощущался стеной. Я в нее врезалась, прежде чем окончательно остановиться.

Я, кстати, почему-то думала, что в центре круга должна была оказаться я, а не Бонни. Что же, Бонни, видимо, решила иначе.