Я вам не ведьма! (СИ)

Чтобы снова уложить возмущенного Щица, достаточно было легонько толкнуть его ладонью в грудь. Я хмыкнула: забавно. Теперь он как котенок.

Но он не из тех, кем можно пользоваться. Он мне не позволит. И правильно.

Я могу заиграться, мне необходимо, чтобы меня одергивали. Для этого и нужны друзья: чтобы котята не превращались в чудовищ.

— Ладно, раз уж этот вопрос мы закрыли… почему нельзя играть с призраками, Щиц?

Он закрыл глаза.

— Потому что игра — это сделка, — наконец сказал он, когда я уже было решила, что он заснул, — потому что в ней есть правила. Потому что с призраком вообще не стоит разговаривать, не то что договариваться. Живые ничего не должны мертвым, кроме, разве что, почитания и памяти; но если живой с мертвым заговорил, он начинает давать обещания. Любое слово, даже вылетевшее случайно, умный и сильный призрак поймает, взвесит и обернет к своей выгоде. Живые вкладывают в слова сожаления и боль, но призрак извлекает из них только пользу.

— Бонни, — шепнула я, — он бредит?

— Это же магия, — вздохнула та, — в ней ничего не понятно, если объяснять.

— …игра же слишком похожа на ритуал, чтобы не быть им. Призраку достаточно намека на путь, чтобы пройти. Сбрось духу паутинку — и он поднимется по ней, как по прочной веревке. Призраки так стремятся к жизни, что используют живых, чтобы создать себе лишь ее подобие. Живым же достается лишь подобие смерти…

— Щиц. Щи-и-иц… Я правда не понимаю, — перебила я.

Щиц резко открыл глаза.

— Я тоже не понял, когда читал. Но экзамен сдать надо было, ну. И я в трансе вызубрил. Но если в общих чертах, то с призраками лучше лишний раз даже не разговаривать. Играть — это опасно. Они выигрывают. Всегда.

— Да присасываются они, — буркнула Бонни, — навертели тут умных слов. Они как бродячие собаки: бросишь кость, пойдет за тобой до самого дома, и хорошо если стаю свою не позовет. И как только слабость почуют, — она провела рукой по горлу, потом свесила голову на бок и вывалила язык, — кыртык тебе, — и повторила еще раз, уже серьезно, — кирдык. А если ты начинаешь с ней в игры играть, то это не кость, а целый сочный окорок, ясно тебе? Так что видишь во сне бабушку — не разговариваешь с ней ни в коем случае!

— Но я уже начала игру… — жалобно протянула я.

— Ну так заканчивай.

— Не могу. У нее последняя попытка угадать осталась. Петух или курица… вот…

Бонни поняла, а вот Щиц спросил:

— Какая курица?

— Игра такая. Берешь бутон мака, и загадываешь, насколько он зрелый, — отмахнулась Бонни, — и что?

— Ну, я сорвала последний… и проснулась. И взяла его с собой, — призналась я, потихоньку отодвигаясь от спокойно лежащих на одеяле рук Щица: не хотелось, чтобы меня снова трясли, как тряпку.

Потому что Щиц снова побледнел и засверкал глазами. Даже сесть смог.

— Из сна?

— Откуда еще?

— И где же он? — вкрадчиво спросил Щиц.

Я встала, подошла к своему столу, зарылась в ворох бумаг и достала пенал откуда-то из глубин. Открыла

— Ну, здесь его нет.

— Ага, спасибо, — кровать скрипнула, — а где он, ну?

Я обернулась: Бонни помогала Щицу подняться, тот грузно перся о ее плечо.

— Был здесь, — сказала я, — а теперь его здесь нет.

Щиц даже подошел к столу и заглянул в пенал, как будто я могла его просто не заметить. Перебрал меж пальцами пару ручек и грифелей, обеспокоенно покачал головой.

— Поздравляю, — скрестил руки на груди, — у тебя проблемы. Что в таких случаях советуют людям, Бонни?

— В таких случаях советуют попрощаться с родными и близкими и запереться в церкви, Щиц, — серьезно ответила та, — ну, или поискать на полу, вдруг потерялась.

Вот за что люблю Бонни — за ее практичность.

Мы с ней исползали весь пол, я даже убралась на столе, но злополучного бутона так и не нашли.

Щиц нам не помогал: он залез в чугунный котел, накрылся крышкой, и, похоже, начал там медитацию.

Прошла пара часов: Щиц все так же медитировал, Бонни в десятый раз перерывала шкаф, а я обшаривала карманы.

Вдруг крышка котла отодвинулась, и Щиц высунул голову:

— Насколько я помню, на территории Академии совсем нет церквей, Бонни, — заметил он таким тоном, будто речь шла о погоде.

— Нет, совсем нет никакой церкви, Щиц, — поддакнула она.

— Если она запрется в ректорате, то это поможет, как ты думаешь, Бонни?

— Ведьма к ведьме, конечно, не липнет, — с сомнением ответила та, — но насчет мертвой ведьмы я бы не была так уверена.

— Что же, тогда я бы порекомендовал соляной круг, Бонни. Есть ли у нас соль?

— Ну? — добавила я, — Обычно ты говоришь «ну». С вами все в порядке? Вы меня пугаете.

— Сохраняй спокойствие, тайе Ела… Эля. Сохраняй спокойствие и черти соляной круг, — важно сказал Щиц, вылезая из котла и принимая из рук Бонни мешочек с солью, — с этого дня ты спишь на полу.

— Ага. Сейчас. Уже легла, — буркнула я, отбирая мешочек, — отодвинь мою кровать от стены, пожалуйста.

Почему-то происходящее не воспринималось всерьез. Может, потому что Щиц и Бонни не паниковали, а только переговаривались с невозмутимыми лицами.

Даже слишком невозмутимыми.

Старательно-невозмутимыми.