— Может, перестанешь оповещать об этом всю округу с дерева? — зашипела тетенька, — Ты в своем уме вообще?
— А пусть дяденька колдун об округе позаботится. Вас, тетенька, не прошу, вы заботиться не умеете…
Тут тетенька пнула дерево. И еще раз пнула. И еще.
— Ты, ду-у-ура, — вдруг не выдержала она и уцепилась рукой за ветку, — вместо того, чтобы тихо и мирно учиться, — я думала, она эту ветку трясти будет, но она подтянулась и села на нее, как настоящая гимнастка в цирке, — полезла не в свое дело, — тут я запаниковала, потому что выше были только очень тонкие ветки, и они бы меня не выдержали, снизу очень быстро приближалась тетенька, а летать я пока еще не научилась, — спуталась с какими-то, простите, нэй, — она послала учтивую улыбку вниз, «дяденьке», который, кажется, изо всех сил сдерживался, чтобы не засмеяться — видать, мое обескураженное лицо того заслуживало, — малолетними бездарями, — это она, видимо, про Бонни, — и нарушителями спокойствия, — а это Щиц, — притащила за собой бедного мальчика, — это, вроде бы, Элий, — а теперь устраиваешь скандал среди бела дня?! На дереве?!
И что возмущает ее больше?
Воспользовавшись тем, что тетенька временно была с другой стороны ствола, я решилась на крайние меры. Я повисла на ветке, держась двумя руками… А потом их разжала, с визгом полетев земле навстречу.
Руки я ободрала. В мягкой на вид траве оказалось полно всяких мелких камешков.
И, кажется, немного вывихнула запястье. По крайней мере, оно подозрительно хрустнуло.
Если бы я не решила в панике убежать, я бы обошлась даже без ободранной коленки. А так я не очень удачно споткнулась и прежде, чем «дяденька» успел отмереть после моего предыдущего внезапного падения и поймать меня за локоть, — хоть, к чести его сказать, он попытался, — полетела коленкой прямо на острый гравий ведущей к беседке дорожки.
Я не заревела.
Только сморгнула пару слезинок.
Тетенька оказалась рядом, как будто и не было ее внезапной эскапады с деревом, вся такая отглаженная, отутюженная, прямая и аккуратная, присела, и потянула к себе мою ногу, как будто это ее личная нога, деловито повертела, рассматривая окровавленную дырищу на чулке.
— До свадьбы заживет, — резюмировала она, — давай, пойдем в беседку, я тебе ногу обработаю.
— Тетенька, а это очень знакомый тебе дяденька, да? — прошептала я, — Ты даже при слугах по деревьям не лазила…
А уж при мне тем более. Может, какой-то злобный оборотень тетеньку съел, и занял ее место? Не поискать ли мне у нее большие зубки?
Очень хотелось хоть как-то оттянуть встречу с вон тем пузырьком темного стекла, в котором, как я отлично знала, находилась гадкая шипучая и, самое главное, ранкощипучая жидкость.
— Это такой же оболтус, как и ты, только постарше, нечего его стесняться, — отмахнулась тетенька, — что, правда слухи пошли?
— Ну да… Я… — это было сложнее, чем не заплакать, грохнувшись на гравий, — я беспокоилась.
От тетеньки знакомо пахло ее лекарством и немного непривычно — мелом. Я сама не ожидала, что полезу обниматься, но как-то… захотелось и все.
Тетенька, как и всегда, оттолкнула меня через несколько секунд. Я капризно выпятила губу, но покорно встала, похромав за ней в беседку.
Таинственный нэй пошел за нами. Не похоже, чтобы он много понял в этой короткой семейной сцене, но и растерянным он не выглядел: скорее, от души веселился, глядя на мой позор.
Я, кстати, за эти несколько минут поняла про него целую кучу вещей. Вот первая и самая очевидная: они уже тысячу тысяч лет как с тетенькой знакомы. Возможно, он знал какую-то другую тетеньку, не мою, а помоложе, у которой глаза еще не до конца остыли, и теперь видел в настоящей ее останки.
А еще он как-то связан с Щицем, но это я сразу поняла.
И он куда старше, чем хочет казаться.
— Дяденька, — сказала я, потому что не хотела смотреть, как жидкость польется на рану и изо всех сил искала способы отвлечься, — а что вы с тетенькой обсуждали? Как забрать Щица домой? Я отдам, только расколдуйте и найдите мне кого-нибудь для стирки.
И вдруг услышала свой голос, будто со стороны. И мне он не понравился.
Рядом с тетенькой я будто вернулась… не в детство даже; во времена, когда я только закладывала фундамент для воздушного замка нашей с Элием совместной жизни. И вести вдруг себя стала почти так же.
Мой голос был… миленький. Кокетливый немного. Такой… Фальшивый.
Тут тетенька от души плеснула своей гадости мне на боевую рану. Я волевым усилием не завизжала и твердо решила, что больше в жизни не назову этого нэя «дяденька».
— Да, — серьезно сказал нэй, — вроде того. Я друг его отца.
— Отец за него беспокоится? — воспользовавшись тем, что тетенька наконец отпустила мою ногу, я фыркнула и выпрямилась на скамейке, уткнувшись в его лицо самым испытующим взглядом, на который была способна, — Он его бросил и уехал в Шень, разве нет? Никогда не поверю.
— Разумно, — кивнул дя… нэй, — уточню: некоторое время я заботился о… Щице. Как об ученике.
Я встала, подошла и ткнула нэя в кончик носа. Тетенька не стала меня удерживать: видимо, перед этим человеком она не видела никакого смысла блюсти приличия.