Я вам не ведьма! (СИ)

И я чуть не набросилась на Алиту с кулаками, мне очень хотелось наброситься и бить, бить, бить ее по груди, в нос, в шею ребром ладони — как учил однажды Щиц, правда Бонни, а не меня.

— С чего бы? Она просто была слаба здоровьем, о чем я предупреждала Аферия. Но он уперся… влюбился мальчик, мать ему уже и не указ была. И папаша его поддержал, так что я могла поделать? О, я пыталась, но до свадьбы. Роды подорвали ее здоровье, так что если и искать тут убийцу, — Алита все продолжала улыбаться, и больше всего на свете мне захотелось вдруг стереть эту улыбку с ее лица, — то это ты, милая моя внученька. А теперь прекрати кочевряжиться, милая внученька, я ответила на все твои вопросы, кроме самого важного. Это курица, милая.

Папенька ненавидел проигрывать.

Такая… мальчишеская черта.

Вот, наверное, чем меня так зацепил в свое время Элий — он тоже не умел. И я много дров наломала, прежде чем поняла, что это не самая положительная черта характера, которую уж точно не стоит искать в будущем муже.

Папенька научил меня многим играм; и я очень редко могла его обставить. Но не в «петуха или курицу». Я ведь всегда угадывала.

Всегда.

Сколько их было, этих мелких и незаметных признаков, которые все вместе так и вопили тетеньке, что я ведьма? И я бы и сама догадалась, если бы хоть раз задумалась об этой возможности, но это казалось таким… сказочным. Оглядываясь назад, я понимаю, что мои постоянные выигрыши можно причислить к таким признакам. Я просто знала, какой ответ верный.

И папенька… помню, он весь раскраснелся, стирал пот со лба. То ли тому виной была летняя жара, то ли я сама. Он срывал цветок за цветком — но я все равно угадывала, ни одной ошибки!

Цветок за цветком, цветок за цветком… пока он не сказал раздраженно, по-детски обиженно выпятив губу:

— А вот и не курица! Это просто мак, и все. Цветок такой. Глу-у-упая!

И я тоже выпятила губу, повторяя его слова.

Все-таки я папенькина дочка.

Алиту перекосило.

— Да как ты! Это не честно! — взвизгнула она, — Это курица!

— Это цветок! Цветок-цветок-цветок! — я затопала ногами, и, повинуясь мне, маки начали расти, оплетая Алитины ноги, — Это ты жульничаешь, ясно? Ты не угадала! Убирайся!

Алите, которая рвалась вцепиться мне в волосы, было на первый взгляд лет семь, но и я потеряла в этой борьбе лет десять.

Я стояла неподвижно, и маки стали большие-большие, мне по грудь. Стебли оплетали Алитино тело, но трещали, рвались, и я слабела с каждым погибшим цветком.

И я понимала, что надолго меня не хватит. Еще немного, и я уже не смогу удерживать вопящего призрака… что же, это и будет ничья?

Алита вырвется, вырвет мне когтями глаза, ослепляя, и я больше не смогу увидеть это место; завизжит так, что я оглохну, и я больше не смогу услышать, как шелестят на ветру маки; сожрет мое тело, чтобы стать сильнее, и я больше не смогу здесь воплотиться…

Разве не этого я хотела, когда карета мчалась к Академии?

Все станет так просто, когда я потеряю силу.

Это будет похоже на ничью, но я только выиграю, верно?

Я зажмурилась, когда лопнул последний стебель; летящая ко мне Алита больше не была похожа на человека, и не была похожа на призрак, и не была даже зверем: это была чистая тьма, это была ненависть, это была голодная злоба. У нее остались когти, зубы и глаза, горящие, залитые кровью; а больше ничего.

И тут меня, маленькую, испуганную девочку, подхватили теплые руки.

Щиц заслонил меня, как мать защищает младенца, подставляя свою спину. И Алита вдруг остановилась, зарыскала, не в силах его разглядеть, и не в силах увидеть меня в его руках.

— Как ты…

— Маркарет сразу же побежала к твоей тетке, а та оторвала тайе Онни от лекции. Тс-с-с.

Тетенька поверила.

Тетенька поверила!

Это… вдохновляло.

Это… придавало сил.

Я открыла глаза.

И увидела нашу с Щицем связь. Пульсирующая розоватая нить отходила от его груди чуть повыше сердца.

— Прифрантился, — фыркнула я, без малейшего смущения расстегивая его белейшую рубашку, чтобы рассмотреть мою метку.

— Не ерзай, мне и без того сложно держать иллюзию.

По виску его стекали капли пота. Лицо заострилось, глаза впали. Руки дрожали: держать меня становилось с каждым мгновением все сложнее, а здесь у него не было горба, и не было той физической мощи, к которой он уже привык.

— Мы все равно не сможем вечно притворяться очень большим маком, Щиц. Ты не против, если я снова одолжу твою силу? Отпусти, но дай руку.

Он бы все равно долго меня не удержал, и лишь поэтому опустил на траву.

А потом выпрямился рядом со мной. Невероятно высокий. Помог подняться. Я оказалась ему… ну, по плечо.

— Я могу еще как-то помочь? — спросил он.

— Только сила.

— Можешь пить до дна, если нужно.

Самоотверженно. У него и оставалось-то… совсем чуть-чуть. Пара капель.

Но мне хватит и одной.

— Бабушка, эй!

Сгусток тьмы обернулся ко мне.

Она испоганила мое поле! Растоптанные маки, замерзшие маки, растерзанные маки: как долго мне придется приводить его в порядок?