Я вас не слышу

Мария работала на комбинате почти пятнадцать лет, за это время дослужилась до начальника планового отдела, вот только рабочий кабинет так и не поменяла. Как открыла дверь с табличкой «Плановый отдел», так и осталась здесь на долгие годы, переходя от стола к столу. Столов в комнате было семь, и Мария прошла их все по пути от обычного плановика до начальника отдела. В должности начальника Мария работала последние шесть лет, но ее девчонки привыкли к ней и относились по-свойски, да и Мария начальницу из себя не строила. Сотрудницы гордились своим дружным коллективом. Нужно остаться после работы – значит, все остаются; премию выписывают – тоже каждой работнице начальница выбивает. Если вкралась ошибка, то и отвечаем вместе. На все дни рождения без исключения стол накрывали, естественно, и всеми новостями свежими делились.

Мария знала Любу Соловьеву и ее мужа Егора, казалось бы, сто лет, но и в голову не приходило, что они когда-нибудь могут породниться. На комбинате тысяча человек работает, и все – как на ладони, про всех все известно. У той муж роман на стороне завел, у этой сын женился. И про Венерку они все знали, и как Юру в армию провожали, и как он обратно вернулся. Целая история была. Парень вернулся в джинсах и кожаной куртке. Сам за три года заработал, купил в порту. А отец его чуть из дома не вышиб. Мол, иди куда хочешь, оденься по форме и возвращайся, чтоб все соседи видели. Люба об этом рассказывала, поддерживая мужа. А Мария удивлялась. Вернулся сын, живой, здоровый, наконец-то приодеться смог, как хотел. Кому нужен этот военный антураж? Впрочем, тогда семью Соловьевых на словах защищала, понимая, что им всегда приходилось доказывать, что их дети не обделенные, все в их семье хорошо, живут дружно. Вот сын, бравый моряк, вернулся. В душе, правда, тоже не понимала, к чему нужен весь этот маскарад.

Это был совершенно другой семейный уклад, другая жизнь. Егор – мужик рукастый, ничего не скажешь. Все в руках горело, даже с похмелья руки не тряслись. Поговорка: «Мастерство не пропьешь, руки-то помнят», – была его любимой. Люба при этих словах поджимала и без того узкие губы.

Мария часто думала: счастлива ли эта женщина? Как она распределяет свою любовь между мужем и пятью детьми? Где столько сил берет? Вот у Марии есть только Надя, ни мужа, ни других детей. И ей по-другому уже было и не надо! Она свою Надю любила до сумасшествия, никогда про нее нигде плохого слова не сказала, ради нее жила, ей лучший кусок приберегала, во всем себе отказывала. И вот нате вам, пожалуйста. Дочь ушла в чужой дом. Причем с радостью, с задором. Куда? К кому? Совсем в другую жизнь. И как будто ей там нравится.

Почему ее дочери лучше у Любы? Чего там такого особенного? По Любе не скажешь, что она сильно счастлива. Всегда хмурая, будто всем не очень довольная, постоянная печать заботы на лице. Так и понятно ведь: это тебе не бюджет предприятия планировать – думать, из чего суп сварить.

– Ой, мам, они воду, когда макароны варят, не сливают. Это же еще как суп можно есть.

И тем не менее Надю ничто в этой семье не раздражало. Удивляло, да, и даже радовало. Вот вам, к примеру, новый рецепт – бульон от макарон!

Мария этот феномен объясняла необыкновенной влюбленностью дочери, доходившей прямо-таки до самозабвения. И вот этого-то больше всего и боялась. Страсти, они, как известно, со временем проходят, и тогда начинаешь осматриваться по сторонам, оставшись с сухим остатком, заставляющим задуматься, «а был ли, собственно, мальчик».

Ее Надя – она же умная, тонкая девочка, ей не может нравиться эта чужая для нее жизнь с чисткой тазика картошки. Мария замечала за собой, что стала злей, нетерпимей. Только куда деваться, планы-то все жизненные рухнули.

Говорила ей подруга Светлана:

– Займись в конце концов собой! Надя рано или поздно упорхнет. С чем останешься? У тебя ни одной своей мысли в голове нет!

– Это как это? – удивлялась Мария.

– В том смысле, что ты полностью растворилась в дочери, живешь только ее интересами: у Нади конкурс, Наде для конкурса туфли. Про себя уже давно не думаешь!

– Светка, ты права, да, – Мария разводила руками. – Но ты даже представить себе не можешь, какое я удовольствие получаю, когда те туфли покупаю.

– Чего ж не представляю? Очень даже мне это понятно, сама радуюсь, когда своему паразиту кроссовки вон новые достаю. Только я и себе через раз что беру. Понимаешь, у меня есть, что вспомнить, помимо Петьки. У меня есть свои собственные конкретные жизненные интересы, где нет ни Петьки, ни Григория! А у тебя что есть именно своего? А ведь она в один день уйдет.

– Никуда она не уйдет. Куда ей идти? Ой, Свет, ты не понимаешь, мы с ней дышим вместе. Она без меня задохнется.

– Во-во, подруга, довела собственную дочь. И себя довела. И она без тебя не вздохнет, и ты без Нади, прости, не пукнешь. Тоже мне жизнь.

– Света, – Мария не любила этих выражений подруги.

– А по-другому тут не скажешь. Хотя можно, конечно, – хмыкнула Света.