Я - ваши неприятности

Через полчаса мы пили чай из самовара с сушками и сахаром. Ребята выглядели мирно, вроде бы старались нас развлечь и смогли произвести впечатление на Серафиму. Она начала милостиво улыбаться. Если отвлечься от мысли, что чай мы пьем скорее всего с бандитами, приходилось признать, что они приятные и веселые люди. В общем, повода жаловаться на жизнь не было.

Циркач приехал около пяти. К этому времени ребята съездили в магазин, закупили всякой снеди, и мы устроили в саду пикник, правда, без выпивки, чему мы с Серафимой порадовались. Дождь давно кончился, трава высохла, и мы расположились поддеревьями. Туги появился Циркач, держа в руке два больших яблока, сорванных по дороге, и улыбался. Мы замолчали на середине фразы, ожидая, когда он подойдет.

— Привет, — сказал Циркач, усаживаясь рядом.

Ребята без лишней суеты встали и удалились.

— Здравствуй, Сережа, — ответила я, Серафима ограничилась кивком. Он захрустел яблоком, потом улыбнулся, похвалил вкус и забросил огрызок в глубину сада. Достал из куртки конверт и протянул тетушке.

— Деньги, — пояснил он.

Серафима едва заметно поморщилась и собралась что-то сказать, но передумала. Уверена, это было мудрым решением. За нее сказала я:

— Спасибо.

— Вчера я очень беспокоился, — заметил он, правда, с улыбкой. — Звонил.

— Я хотела уехать, Сережа… — покаянно ответила я.

— Знаю.

— Мы просто очень испугались, — сочла я нужным пояснить.

— Здесь безопасно. А через несколько дней все кончится. — Тут был бы уместен вопрос: что все? Но задать его желания не возникало. — Пройдемся? — предложил он, я поспешно встала. Мы направились к кустам смородины между грядок. Серафима, осознав, что много мы так не нагуляем, из сада удалилась. Циркач щурился на солнце, смотрел в сторону, был странно чужим и далеким. Я сказала:

— Эти деньги… не стоило их возвращать. Бог с ними.

Циркач не ответил и даже виду не подал, что услышал. Я кашлянула и спросила робко:

— Сережа, а мы поедем на… эти острова, забыла, как они называются?

Теперь он посмотрел мне в глаза. Внимательно. Надо полагать, вид у меня был жалостливый. Он обнял меня одной рукой, прижал к себе и сказал:

— Если захочешь.

— Я очень хочу, — торопливо заверила я и в этот момент действительно хотела оказаться на каких-нибудь островах в тысячах километрах отсюда.

— Значит, поедем.

— Когда? — Я потерлась носом о его плечо, как ни странно мужчин это обычно умиляет. — Я спрашиваю, потому что отпуск у меня скоро кончится, первого октября открытие сезона…

— Все это на несколько дней, — заверил он. — Потерпишь?

— Конечно. Ты приедешь?

— Если смогу.

Мы еще погуляли между грядок, я ничего против не имела, но вздохнула с облегчением, когда он сказал:

— Мне пора.

— Я тебя до машины провожу, можно? — Роль ласковой дурочки всегда давалась мне легко. В театре я их часто играю. Однообразно, зато выходит с блеском.

По пути я неожиданно для самой себя и спросила, тихо и очень робко:

— Сережа, ты меня любишь?

Он уже сделал шаг к машине, замер, медленно повернулся и спокойно и просто ответил:

— Да.

Но такую простоту не сыграешь, кому знать, как не мне? Он ответил “да” и не задал свой вопрос, может, потому, что знал ответ.

— Я тебе телефон оставил, — сказал ухе в машине. — Номер ты знаешь. И не бойся. У твоей истории будет хороший конец.

— Он уехал забрав с собой Андрея и Гену. С обязанностями охранника легко мог справиться один Сашка.

Я села на скамейку возле дома, испытывая по отношению к себе ранее неведомое гадливое чувство. В этом состоянии меня и нашла Серафима.

— Ну и чего ты здесь сидишь? Наслаждаешься самобичеванием?

— Он приедет, и я все ему расскажу.

— Что? — усмехнулась тетушка.

— Все. Всю правду.

— Правда, она только у дураков одна. А у тебя еще тетка есть. Живая. Пока. И мечтающая проскрипеть лет до девяноста. Это первое. Второе: что он тебе там сказал, дело не мое, но благородство ему скоро надоест. Так что и о себе подумай. Если мы здесь надолго засели, то придется нелегко. Положим, пару раз отговоришься критическими днями, а потом?

— Он не такой…

— Он замечательный, — закивала Серафима. — Брякни про наши хитрости и узнаешь всю замечательность. Ох, горе-горькое… Телефон оставил, мать его… и кто ж нам по этому телефону позвонит?

— Ты об Илье думаешь?

— Думаю я, племяшка, о нашей незавидной доле.

За четыре дня Сережа ни разу не приезжал, правда, звонил. Затевать трудный разговор по телефону я не решилась. К своей досаде и Серафиминой радости.

Жизнь текла дачная. Сашка оказался просто золотым парнем. Погода стояла летняя, мы вынесли стол и три стула в сад и здесь под раскидистой яблоней проводили большую часть времени. Болтали, пили чай и слушали, как с громким стуком падают на землю яблоки.

Я пыталась найти себе оправдания: должна же я была помочь Серафиме. И Сережа хорош: о том, что женат, молчит до сих пор… Не люблю быть подлой, ох не люблю… В общем, несмотря на солнце и наливные яблочки, чувствовала я себя довольно скверно.