И почему-то при одном воспоминании о ее словах от горла к низу живота заструился ледяной ручеек страха.
— Это гадание, с помощью которого можно не только узнать свою судьбу, но и переломить ее. Ведь очень часто любовь посылается нам не на счастье, а для испытания или искупления… — сказала я.
И не узнала свой голос: он стал хриплым и потусторонним, как у чревовещателя, словно бы звучал откуда-то извне.
— Совершая этот ритуал, ты вступаешь в схватку с роком и вызываешь в жизнь того, единственного — свою истинную половинку, с которой будешь счастлива и которую ты могла бы никогда не встретить и только мечтать о ней.
Гости глядели на меня во все глаза уже не пятью, а одним, слившимся воедино, завороженным, упоенным взглядом.
— Ну-ну… — попытался сдуть мой пафос Валера.
Но Таня подбила его на взлете.
— Супер! — вскричала она. — Что для этого нужно? Свечи? Зеркала? Что еще?
— Свечи, два зеркала, маленький столик и нож. Только острый. Пусть кто-нибудь наточит, а то у меня все тупые…
— А нож зачем? — сухо спросил Валера.
— Узнаешь.
В единой, заразившей всех лихорадке гости повскакивали с мест, окрыленные предстоящей щекочущей нервы мистификацией. Мой бывший одноклассник, безнадежный поклонник Сашка трусцой побежал на кухню точить нож. Остальные двигали мебель и протирали зеркала, непререкаемо внимая моим указаниям.
— Сюда. Я одна должна сидеть лицом к зеркалу. Остальные — в углу и молча. Смотреть нельзя…
— Быстро, быстренько, — подначивала всех заводила Танька. — Скоро двенадцать.
— Нет, это хамство, что мы ничего не увидим! Плевать на ритуал. Давайте сядем у нее за спиной. Валька, ты разрешаешь?
Я нетерпеливо махнула рукой. Так же, как десять лет назад, кровь предков выла в моих жилах. И предстоящее уже не казалось игрой. Всех нас пьянило предчувствие захватывающего приключения. Старые, доставшиеся мне от бабушки напольные часы с боем стремительно раскачивали золоченым маятником. И, как бывает только под Новый год, цифра двенадцать стала не просто чертой на циферблате, а головокружительным шагом между понятным сегодня и неведомым завтра, зовущим и волшебным. И для того чтобы попасть отсюда туда, нужно было перешагнуть почти материально ощущаемую сейчас всеми нами щель в бездну.
На часах было без десяти двенадцать.
Мы погасили свет. Пять человек взволнованно дышали мне в спину из темноты. Я опустилась на колени перед журнальным столиком. Зажгла свечи, расставила зеркала. На секунду реальность снова вцепилась в меня мертвенными материнскими объятиями. И я увидела себя со стороны — идиотку, намеревающуюся резать себе ладони только для того, чтобы доказать шестому — своему эгоистичному суженому — «Ты лишь балласт, который взвалила мне на плечи судьба, мое настоящее счастье впереди!»
Без четырех минут двенадцать.
Даже не оборачиваясь, я слышала наглый шорох его пальцев, проникающих в кружевные Светкины трусы, и пошлые повизгивания бессовестной обладательницы кружев. Он один упрямо делал вид, что происходящее — баловство, и даже если взрослые люди выключают свет, чтобы вызвать духов, на самом деле они прикрывают этим куда более серьезные намерения.
Двенадцать без одной минуты.
— Ох… — услышала я в темноте приглушенный всхлип Светки.
Мне захотелось разрыдаться, устроить истерику, прогнать его на хрен!
Но я лишь стиснула зубы и, выставив вперед ладонь, с размаху перерезала ее поперек.
— О господи! — испуганно ойкнул кто-то сзади.
Боль, мгновенно пронзившая меня до корней волос, одним махом перечеркнула всю мою любовь, отчаяние и унижение. В ней было странное облегчение. Схватив окровавленной ладонью нож, я вонзила его в другую руку и, превозмогая новую волну боли, сложила ладошки лодочкой. Кровь стекала на полированную поверхность стола…
И в этот миг раздался первый удар часов!
Пьяными, шалыми от боли глазами я увидела, что в зеркале появилась первая арка, за ней вторая, третья… Красной ковровой дорожкой кровь бежала все дальше и дальше, в бесконечную темную глубину. Кровь хлестала из моих рук, как из стигматов Христа. Казалось, я сейчас потеряю сознание. «Наверно, порезалась слишком глубоко», — мелькнуло в голове.
— Бом-м-м, — угрожающе пробасил двенадцатый удар.
И я заорала перекошенным, изломанным ртом:
— Плоть от плоти моей, кровь от крови моей, приди есть мою плоть, пить мою кровь, ибо ты — это я!
И вдруг в сумрачном конце зеркального коридора явственно увидела темную фигуру!
Она шла ко мне. Невыносимо медленно, наклонив голову, будто принюхиваясь к запаху крови. В ее походке сквозило что-то мучительно знакомое и оттого тягостное и неприятное. Словно подчиняясь приказу звучавшего в моих ушах заклятья, я с трудом расцепила руки и вывернула вверх пылающими пожаром ладонями.
Тело не слушалось. Не удержав равновесия, я качнулась вперед. Пальцы ткнулись в поверхность зеркала. И я почувствовала — или это только показалось мне? — что зеркальная гладь прогнулась вовнутрь, как мягкая резина. И в ту же секунду тень в глубине зеркал выпрямилась и, вытянув руки навстречу, стремительно понеслась на меня. Я оцепенела от жути. Ее лицо приближалось…