Читаем Я вернулся полностью

Начинается фестиваль Балтийских театров. Якуты привозят Короля Лира, а эстонцы из Тарту Гамлета. Я пойду на Лира. Я так живо представляю себе, как он сидит на санях и курит трубку, а якутские гонерильи делят между собой чумы. Хорошо бы все люди на свете были якутами и всегда шел снег. А то приходит весна, ты начинаешь на что-то надеяться, а впереди все равно холод, тоска и смерть.

Богородской колбасы взял четыре палки. И гомельские спички из-за картинки. Написано просто: СПИД. И ни слова больше.

Книга Костелянца о теории драмы. Человеку девяносто лет, он насквозь глухой, и вдруг в книге открываются целые позитивные шекспировские миры.

Люди все изменились. Наташка Сафронникова говорит: "Может быть, ты забежишь ко мне на работу?" Дело в том, что пока был жив Лешка, я заходил к ним домой. Меня никому не приходило в голову приглашать на работу. Мой друг Дима Слободинский не верит, что люди могут меняться. Он говорит, что люди как старые футбольные мячи - из той же кожи, тот же рисунок, правда, обшарпанный. И хуже отскакивают.

Люда Старицина побыла месяц и возвращается в Израиль, и Саша С. побыл несколько месяцев и возвращается. В кино сегодня нечего делать. Мои дети возвращаются - разорилась компьютерная фирма. Я объясняю им, что в Иерусалиме стоит мой незакрытый тендер. Может быть, его еще не оттащила полиция. Плевать, что он не закрывается, на нем еще можно заработать море денег по семьдесят шекелей в час без грузчика. За холодильник не берите меньше ста сорока. Господи, как мне хочется оттащить на шестой этаж холодильник. Я завидую им нестерпимой черной завистью. Как мне хочется заработать сто сорок шекелей. Машина в приличном состоянии, только забрызгиваются свечи. Свечной ключ под сидением. Я не оставил лямки. Жесткие черные лямки, на которых я ношу мебель. Это моя последняя связь с единственной профессией, которой я сегодня владею. Я больше ничего не умею. Я уже забыл, как выглядят скальпель и кюретка. Мои мечты вернуться в операционную повисли в воздухе. Пусть придет к власти Зюганов, пусть все будут жрать одних миног и морскую капусту, но я не вернусь. Хочу ли я в лагерь? Я не люблю, когда люди рассуждают об этом в теплых туалетах. Понятно, что из лагеря очень потянет на Канарские острова. Ну и что из этого? Был такой в Венгрии легендарный футболист Пушкаш. Он ушел в 56-м из Венгрии и много лет таскался по Европе. Вот он сказал, что единственное счастье, которое он испытал в жизни, - это быть дома. Лучше мне не объяснить. Все время очень хорошо кожей. Может быть, это пройдет, когда кончатся все деньги. И в сытую Данию я не хочу. Мне вреден датский воздух. Я хочу, чтобы меня похоронили здесь, на проспекте французского коммуниста Мориса Тореза, и сделали мне надгробье из банок отечественной сгущенки, которую мне довелось сварить и съесть. Пойду-ка я, кстати, сварю еще одну баночку: батареи не топят, и необходимо серьезно готовиться к зиме.

РЕПОРТАЖ 6

Ах, когда я вернусь. Галич

Якутский театр. За доллар я иду смотреть Шекспира. За доллар я бы пересмотрел на якутском весь бессмертный репертуар. Это всего тридцать семь долларов или сто сорок восемь шекелей. А сонеты можно прочитать уже на русском. Перед театром Ленинского Комсомола якутская тусовка. Очень крепкие ребята, похожи на немигающих Голиафов. Я понимаю, что, когда они пять лет назад шли на русских с кольями, это были серьезные события. Главное, что им сразу удается распознать, кто не якут. Японцы говорят, что у японцев не узкие глаза, что это только европейские выдумки. Но у якутов глаза очень узкие, их вообще незаметно. Непонятно, как в темном зале они вообще могут следить за действием. В очереди в гардероб передо мной стоит якутка фантастической красоты. Вообще в Театре Ленинского Комсомола дикое количество якутов. Я думаю, что никто никогда не видел столько якутов вместе. Может быть, только на празднике оленеводов Севера. Я начинаю чувствовать себя якутом. У меня даже мать - якутка, она курит трубку и смачно ругается матом. Я представляю себе, что вернулся сюда из времени на специальном космическом корабле, а вокруг одни якуты. Девушку в очереди я спрашиваю, существует ли вообще литературный якутский язык. Я спрашиваю не для того, чтобы к ней вязаться, а просто мне интересно. У нее тонкие якутские губы и очень кругленький якутский лобик без морщин. Может быть, вот это - моя судьба. "Моя судьба" говорит довольно раздраженно, что у всех народов есть свой язык, и якуты, видимо, не являются исключением. Но сама она совершено не якутка и совершенно ничего про якутов не знает. Это мне не подходит.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза