Я вернусь

Эвакуационный шлюз открывался в тесное техническое пространство станции, где пролегали коммуникации. В ней не хватало места, чтобы идти прямо, можно было передвигаться только боком, по-крабьи. Поначалу сквозь тонкие переборки до них доносились возбужденные голоса, но скоро стихли.

– Я так понимаю, с точки зрения построившего станцию человека, толстяки не заслуживают жизни – Юра переступил через какую-то трубу. – Даже я с трудом прохожу. Успел бы позавтракать – пришлось бы меня бросить.

Олимпия не ответила. После произнесенной двадцать минут назад угрозы, она не говорила больше ни слова, только злобно сопела.

Они добрались, наконец, до другого шлюза, который выпустил их в полноценный коридор. В нем было совершенно пусто, ни души. От этого становилось не по себе. Дурное предзнаменование. Девушка рванула вперед, не дожидаясь Юру. Свет ламп внезапно потускнел, моргнул пару раз, а затем полностью погас.

Ненадолго. Но вернувшийся свет был уже другим. Зловещий, красный, как отсвет адских углей, он бросал глубокие черные тени. Завыла сирена. Олимпия упала на колени, согнулась пополам. И, вторя завыванию сигнализации, испустила долгий, животный, нутряной крик бессильной злобы.

Когда Юра подошел к ней, она сказала:

– Слышишь? – и подняла руку. Она указывала на потолок сразу двумя пальцами, указательным и средним. – Это сигнал к полной эвакуации.

Голос ее был хриплым, но внешне спокойным, даже тусклым.

– И, судя по аварийному освещению, Голованов сделал что-то с основным реактором.

Медленно, она подняла себя с пола, выпрямилась.

– Пошли.

– К Лифту?

– Лифт без реактора не будет работать. К спасательным капсулам. Если они еще остались. Видишь же? Вокруг никого.

– Сбежали, как крысы. – голос у нее все еще был неестественно ровный, бесцветный. – Еще не было сигнала, а они уже убегали.

– Значит, был повод. Да и мы-то тоже убегаем.

Вдоль длинного коридора, по обе стороны, шли шахты к капсулам, закрытые герметичными клинкетами, помечая уже отправившиеся спускаемые модули. Только в самом конце оставались еще три призывно открытых проема. Нужно было отправляться, но Олимпия все медлила, стоя в проходе, будто ждала чего-то. И дождалась.

Заметив краем глаза движение, Юра обернулся. Медленно, неустойчиво двигалась к ним согбенная фигура. Сначала неузнаваемая. По мере приближения, по мере того, как обрисовывалось в густом красном свете небритое лицо, знакомо топорщащийся ежик волос, сутулая долговязость, становилось понятно – это Кир. Своей левой рукой он поддерживал правую, на облегающей ее ткани зияли черные пропалины. И с правой же стороны, было страшно обожжено его лицо. Кожа на нем была красной, сморщившейся, почти спекшейся, покрытой пятнами гари. Волосы на половине головы слизаны пламенем. Один глаз заплыл. Оставшийся горел лихорадочным, безумным блеском. Юра положил руку на плечо Олимпии, чтобы привлечь ее внимание, и указал на приближающегося человека.

Она тоже не сразу узнала его. Но вот её лицо стало меняться. Спала маска апатии. Сузились глаза. Расступились губы, обнажая акулий перламутровый блеск. Она наклонилась, подготовилась к броску, на ходу доставая складной нож из кармана. Кир успел увидеть, кто перед ним. То что осталось от его лица, превратилось в выражение чистого ужаса. Он развенрнулся и попытался бежать. У него не было шансов. Даже будь он полностью здоров, если бы не сковывали его ожоги, переломы, раны – шансов у него все равно не было бы. Олимпия оттолкнулась, полетела как выпущенная стрела. В три легких, длинных шага нагнала его. На последнем подпрыгнула, коленом врезалась ему в спину между лопаток. Он повалился плашмя на палубу, проскользил несколько метров по инерции, с Олимпией, как всадницей, у него на спине. Он еще не успел остановиться, когда она вогнала лезвие ему между шейных позвоноков. Он вздрогнул, задрожал мелкой дрожью и затих. Больше он не двигался. Олимпия встала, и пошла обратно к капсуле, вытирая нож о штанину комбинезона.

Возбуждение стекало с ее лица. Ему на смену пришла боль осознания. Такая стремительная еще секунду назад, она замедлилась, шла как сомнамбула. Отбросила вдруг в сторону уже чистый нож. Выдохнула слезами и упала в руки к Юре. Он ничего не говорил, только прижал к себе.

“Почем я ее не удержал?” Но разве такую удержишь? Нет, кто-то другой может и не удержал бы, но он бы смог, он это чувствовал. Но струсил. Сподличал. Взял грех на душу, такой что будет похуже убийства. Но нельзя сейчас об этом думать. Потом, завтра, если выберется отсюда.

Пол под ногами содрогнулся. Взорвалось что-то вдалеке. Зазвучал протяжный, воющий скрежет. Он шел отовсюду, со всех сторон. Предсмертный стон умирающей космической станции. Его подчеркивал раздающийся время от времени струнный звон лопнувших ферм. Пол крупно вибрировал, так, что немели ноги. Юра почувствовал, что с каждым моментом становится все легче, начинает плыть над полом, вместо того чтобы на нем стоять. Колесо останавливалось.

– Нам пора.