Я вернусь

– Ты меня не слушаешь, я тебе как раз о том, что сейчас лучше, чем было еще недавно. И да, песня старая, но хорошая. Да, было лучше. Знаешь, почему? Потому что раньше была планка. Культурная, духовная, были какие-то стандарты. Была церковь, которой стыдно было бы перед Богом упасть лицом в грязь, поэтому они строили соборы, расписывали их фресками и пели в них невероятной красоты гимны. Была аристократия, которой нужно было отделить себя чем-то от смердов и чем-то убить время. И она строила прекрасные замки и дворцы, писала великие романы и поэмы. Потом церковь и аристократия измельчали, выродились, вымерли. Но им на смену пришел прогресс, пришли идея и идеология. И в них тоже верили, и они тоже не давали человечеству совсем опуститься. Верили, что если уж не светом далеких звезд, так вспышками ядерных взрывов, но грядущее все-таки будем ярким. Но ничего не случилось. Космические программы почти свернули, большой войны избежали, прогресс замедлился, идеи и идеалы потускнели. Никто не стремился через тернии к звездам, никто на них даже из канавы не смотрел. И остался только скучный, серый, маленький человек, под стать времени. Обыватель-потребитель. Которому ничего не нужно, кроме полного корыта и теплого места в свинарнике. Идеальный гражданин. И вот скажи, дорогой друг, много ли проблем может решить такой человек? Я даже не говорю о проблемах мировых. Я имею в виду, может ли он, хотя бы, со своими собственными бедами справиться? Нет, куда ему. Для этого пришлось бы с дивана встать. И вот, когда забрезжил наконец новый рассвет, что ты говоришь? “А не зря ли это?”! Нееет, Кирюша, не зря. У нас теперь есть новая планка. Очень высокая, тридцать пять тысяч километров. У нас снова есть светлое завтра.

Юра остановился. В горле у него пересохло. Он вдохнул, выдохнул, и добавил тише:

– И это завтра принадлежит ей.

Ему казалось, он снова чувствует в груди знакомый, почти угасший было, но теперь разгоревшийся с новой силой огонь.

– Гладко стелешь. Как по писаному.

– Так это и есть по писаному. – Юрчик усмехнулся. – Я что-то похожее в заявке на пропуск писал.

– Ладно, писатель, пошли, проведу тебя в твои апартаменты.

Кир выпрямился, покачнулся, поймал баланс. Допил ром из фляги, бросил, пустую, в воронку отходоприемника. Не попал. Та глухо стукнулась о стену, и медленно опустилась на пол.

Сон не шел. Юра лежал в темноте, иногда забываясь ненадолго. Мелькали перед глазами обрывки сонного полубреда, а потом снова с ясностью вспоминалось, кто он и где. Бессвязно роились в голове мысли. Ему всегда трудно бывало засыпать на новом месте. А тут еще эта полувесомость. Ремни удерживающие его на кровати. Послеалкогольная сухость во рту. Он пил воду из бутылки, стоящей в подставке у изголовья, но теперь ему захотелось в туалет. Отстегнувшись, Юра встал. Кир рассказал ему, где найти гальюн. Не в каюте, освоение космоса не достигло еще высот, позволяющих такую роскошь, как персональная уборная. Где-то в коридоре. Найти должно быть просто, уж пометка WC – точно международный стандарт. Если только создатели станции и с этим чего-то не намудрили.

Щурясь даже от неяркого света – он уже заметил что на станции яркого света нигде и не было, хотя на виденных им фото, ее интерьеры всегда радостно сияли – Юра вышел. Новообретенная способность передвигаться в условиях недогравитации срабатывала только через шаг, так что он шел нетвердо, то скользя, то подпрыгивая. За изгибом коридора, он увидел согнутую человеческую фигуру. Кто-то стоял на коленях рядом со снятой со стены панелью и светил фонариком на открывшиеся внутренности станции. Кир. Что он тут делает в такой час?

– Эй. – окликнул его Юра.

– Эй. – эхом отозвался тот и обернулся.

– Что делаешь?

– Ребята из инженерного попросили подсобить. Опять барахлит что-то в системе, пытаюсь выяснить – что.

– Не подскажешь, снова, где тут туалет?

– Там. – Кир ткнул большим пальцем себе за спину и снова углубился в созерцание магистрали трубок и проводов.

– Спасибо.

Когда Юра, закончив свои дела, возвращался, в коридоре было уже пусто, а панель стояла на своем месте. Что-то в этой встрече его смутно беспокоило. Он отмахнулся от этого чувства и провалилася, наконец, в настоящий сон.

Кто-то тряхнул его за плечо. Грубо, настойчиво. Юра выдернул плечо из чьей-то руки и открыл глаза. Над ним возвышались два квадратных парня в темно-серой форме станционной полиции, с дубинками на поясе. Два гранитных подбородка над нагрудными бронепластинами. Это не предвещало ничего хорошего.

– Пройдемте.

Когда он поднялся, они аккуратно, но все же болезненно, заломили ему руки за спину и надели пластиковые наручники, похожие на хомут для проводов.

– Это для вашей же безопасности. – пояснил один из них.