Я вернусь

Даже не знаю, куда в таких случаях идут. Если бы это происходило в Турции или Египте, например, то мы бы пошли в консульство и дипломаты, выпускники МГИМО, обязательно помогли бы нам, но мы не в Турции и не в Египте, поэтому что делать не понимали. Всё, что нам оставалось – это мерзнуть у входа в музей, ожидая развязки.

Через какое-то время мы услышали тарахтение, грохот, потом снова забористые матерные слова и воздух наполнился ярко выраженным запахом горелового масла. Я стоял и улыбался, потому что из клубов дума вышел немного сутулый, сильно небритый человек в кожаной куртке. Это был Рома.

Это всё здорово, но надо было поскорее убираться оттуда. Дед ведь мог вернуться с полицией вместе. А из всех нас полицию любит только Мокров. Правда, американскую. Это у него с детства, знаете ли. Он фильмов пересмотрел и реально мечтает о Ford Crown Victoria с мигалкой, кричалкой и дубинкой.

Но здесь в России полиция не приезжает на «краунах». Максимум на Mondeo, поэтому Роман здешнюю полицию не очень любит. А может и не поэтому, но это пусть останется на совести Ромы, а мы, огибаем громадный, красивый, белый, золотящийся куполами Храм Христа и через мгновение уже любуемся на то, как кораблик с праздными москвичами крошит, сминает и размешивает своими винтами тонкую ледяную кашу, схватившуюся на реке.

На палубе какой-то праздник, наверное, в честь среды. Там, наверняка, льется шампанское по тонким «неикеевским» фужерам и плюхается на несвежие тарталетки крашеная щучья икра, выдаваемая за чёрную осетровую. Нам туда и хочется, и нет. Я вздыхаю, Николай смачно плюётся, Татьяна улыбается. Я смотрю вдаль, сквозь этот пароход тщеславия и любуюсь отражением бесконечных огней Москвы в тёмно-синей водной ряби, которая пробивается сквозь ледяную кашу.

А на том берегу багровые светодиодные буквы со знакомым с детства словосочетанием «Красный Октябрь». Помните, как манил он в детстве? Только не врите, что не хотели оказаться в ореховом, шоколадном, конфетном цеху, не хотели есть и есть горы «Каракумов», «Красных маков», «Мишек косолапых» и, конечно, «Алёнок». Причем мне казалось, что на «Красном Октябре» непременно работают упитанные барышни в белых рубашках, юбках цвета ириски и багрово-кровавого цвета платках на головах. Они с улыбкой пакуют мои любимые сладости и напевают что-то типа «Мы пионеры – дети рабочих».

Может именно так всё и происходило на фабрике во времена молодости моего деда, но сейчас.. Сейчас знамена Красного Октября развеваются за МКАДом, а здесь, на Берсеневской набережной полный лофт. В цехах обитают хипстеры, художники и прочая пьяная братия, братия бездельников и кровососов, которые никогда бы не пошли работать на фабрику. Хотя, может, как и я в своей далекой юности они вытирали пот засаленным рукавом и кряхтели над железяками: шаровыми кранами, вентилями и задвижками. Но сейчас они точно не пойдут работать на фабрику. Это просто констатация фактов. Ведь не пойдешь на завод и ты, читатель…

В бесконечных бывших производственных площадях можно гулять как ветер по кубанской степи – долго и бесцельно. Здесь кипела работа похлеще, чем на винзаводе, ну и арт здесь теперь уровнем повыше. Правда, мы его так и не увидели. Нам вообще не везло с искусством в Москве. Как не соберемся им полюбоваться – оно от нас скрывается. Может, это и к лучшему, кто знает, какое именно впечатление оно бы произвело на мой неокрепший разум, но в любом случае обидно. Аж руки опускаются. И мерзнут, потому что мы уже битый час кружим между цехов, нарезая очевидные круги. Мне почему-то вспомнился фильм «Спортлото 86», где потерялись два туриста. Они это поняли по оставленной ими же бумажке, которую они видели снова и снова, дела очередной круг. А мы находили снова и снова трех сомнительных типов, которые запихивали что-то в цельнометаллический кузов легкового автомобиля.

– Эй, парни! – кричу им с надеждой.

Тройка резко и одновременно оборачивается. Один с бородой, в очках с роговой черной оправой, в тонкой белой кожаной куртке и крайне зауженных джинсах, второй с бородой, в очках с роговой коричневой оправой, в тонкой синей куртке и крайне зауженных джинсах. Третий не хипстер.

– Парни, где здесь конфетный цех? Там кафешка «Урбан» или что-то в этом роде.

Парни переглядываются, как будто русский им не родной и роняют чёрный себе пакет на ноги.

– Так это.. Самое, – бегло заговорил тот, что с бородой, в очках с роговой черной оправой, в тонкой белой кожаной куртке и крайне зауженных джинсах, – Ты это.. Иди вон туда, за угол. Там «Урбан».

Он даже улыбнулся. Другие два, казалось, даже дышать перестали. Они смотрели на пакет, из которого начала вытекать багровая жидкость.