Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

Селение купов тем временем питалось рыбой и кхетами. Женщины вытаскивали и ставили сети. Рыбу здесь, как я заметил, жарили на костре чаще всего завёрнутой в большие листья, похожие на наши лопухи. Когда лопухи разворачивали, рыбья чешуя отходила вместе с кожей, открывая нежную мякоть. Получалось что-то вроде парового леща. Вкуснятина!

На реке я пока не был, как ставили и вытаскивали сети, не видел, но рыба в селении не переводилась, и запах её плыл от всех костров.

И ещё стойко держалась над селением вонь от плохо выделанных мокрых шкур, которые сушились на нижних ветвях деревьев. Видимо, местные дамы ходили в шкурах под двухдневным ливнем, а теперь решили посушить, сменив на другие, сухие шкуры. Иметь запасную шкуру для оборачивания талии, по моим спартанским понятиям, было признаком определённой зажиточности. По крайней мере история первобытного общества, которую изучали мы в «Малахите», молчаливо предполагала, что «смены белья» у земных дикарей не было. Обходились одной шкурой.

Между шкурами болтались на деревьях и три отреза красного сатина — мокрые, грязные и неразвёрнутые. И думалось: когда дойдут у меня руки до того, чтобы научить купов кроить и резать ткань, оборачиваться всего одним слоем и хоть изредка стирать?

Но пока день затишья я решил использовать не для курсов кройки и шитья, а для рекогносцировки — посмотреть, где и как живут ту-пу, которых вскоре наверняка придётся защищать от тех же бывших каннибалов.

Карта, составленная спутником, показала вверх по реке известняковые холмы, перепиленные течением, как ножовкой. Полсотни километров на запад… С одного берега реки на другой была перекинута ровненькая тёмная чёрточка. Что она могла означать, кроме мостика, непонятно. А уж способно ли первобытное племя соорудить ровненький мостик над рекою, тоже загадка. Однако пещеры стоит искать именно тут. Сравнительно мягкий известняк — самая подходящая для них порода.

Перепилить известняковые холмы река, разумеется, самостоятельно не смогла бы. Разлом тут, видимо, произошёл тектонический. А река лишь устремилась в него и проложила себе новое русло — пониже и покороче прежнего. И, значит, рано или поздно обнаружим мы русло более древнее. И, значит, землетрясения в этих краях вполне возможны и в дальнейшем.

К этим перепиленным холмам и понёс меня ранец на следующий день после возвращения из Нефти. По пути завернул я в вертолёт, плотно позавтракал и прихватил фотоаппарат. Разведка так разведка…

Шёл я всё время над речной поймой, а сейчас практически над водой. Пойма была широка и, судя по всему, отлично приспособилась к регулярным разливам. Почти нигде вода не заходила в зону кустарников, не заливала опушки. Ничего общего с необузданными весенними разливами российских рек, когда целые рощи неделями стоят «по колено» в ледяной воде.

Природа тут как бы жёстко разграничила зоны воды и леса. И по чёткости, с которой соблюдали это разграничение две неизменно агрессивные стихии, можно было догадаться о строгой периодичности разливов и постоянстве их масштабов.

Сказывалась неизменность положения планетной оси относительно местного Солнышка. На Земле ось вращения блуждает, описывая в пространстве небольшой конус — как затухающий волчок. Происходит такое, разумеется, только под влиянием внешних сил, прежде всего Луны, и называется прецессия. Известна она страшно давно, и на неё охотно списывают самые нелепые и неожиданные капризы земной погоды, непредсказуемые повороты циклонов, антициклонов, тайфунов и ураганов. А ось вращения Риты прецессии не имеет. Ибо нет здесь Луны. Не вихляет здешняя планетная ось. И оттого климат куда постояннее, чем на Земле.

Всё как в песенке Розиты:

На планету,
Где нет зимы,
Где весной
Не журчат ручьи,
Где леса и луга —
Ничьи,
Навсегда
Прилетели мы…

И как это она умеет всё лаконично сформулировать — и в песенках, и в будничных словах?.. «Мы в конце концов уже взрослые люди, а не мальчик с девочкой…»

Где-то на полпути до известняковых холмов уходил к югу приток реки. Место слияния казалось сейчас громадным озером. На далёком южном его берегу виднелись высокие широколистные пальмы, каких на северном берегу не было. Вот, значит, откуда таскали купы массивные пальмовые листья для хижин! А я-то всё высматривал пальмы в окрестных лесах…

Полюбовавшись далёкими пальмами в бинокль, я двинул дальше на запад.

Пещеры ту-пу сверху были почти незаметны. Но хорошо просматривались площадки перед ними на разных уровнях в двух противоположных обрывах над бурлящей и стремительной здесь рекой, а также и ступенчатые тропки между площадками. На четырёх площадках, самых просторных, горели костры. Возле них сидели, стояли и ходили люди — как и купы, смуглые, полуголые, в шкурах. Кто-то поднял голову, услыхав треск моего движка. Но я не дал им возможности разглядывать себя, резко свернул на вершину холма, вырубил ранец и скрылся с чужих глаз в кустах. Надо самому спокойно оглядеть окрестности.