Я вернусь через тысячу лет. Книга 3

Я молчу. Говорить о Бируте не могу ни с кем. Это будет кровоточить до конца. Да и о Марате. Пока он был жив, он был темой для разговоров. А теперь стал только темой воспоминаний. Мы учились в соседних школах, жили в соседних дворах, всегда встречались с удовольствием, хотя и не были близкими друзьями. Теперь это отзывается болью — оттого, что упустили тогда шанс стать друзьями. Он и тогда был бы прекрасным другом — надёжным и преданным. Таким, каким и стал в конце концов. Но позже — в «Малахите»…

— Ты помнишь новеллу про итальянское золото? — вдруг спрашивает Розита. — В той книге…

— Помню, конечно? Спасибо, что дала почитать.

— Как жутко жили люди! — Розита вздыхает. — Как легко погибали за металл! Может, нам не лишне хоть изредка вспоминать об этом?.. Что, если попросить Ренцела разучить арию Мефистофеля? «Люди гибнут за металл!..»

— У него получится. Роскошный бас!

— Он, кстати, скоро приедет в твою дельту выпускать кастрированных комаров. Уже облучены тысячи яиц.

— Что потребуется от меня?

— Не знаю. — Розита пожимает плечами. — Он ни о чём не просил. Может, сам тебя вызовет?

На подходе к дельте Жога я вдруг вижу на высоком берегу громадный паукообразный ком из матово поблёскивающих металлических балок и коричневых супердековых плах. И не сразу понимаю, что этот искорёженный невероятной силой металл — наш причал. Тот самый, что после прошлого разлива торжественно и радостно поставили мы тут для торговли с килами.

— Ты видишь? — с ужасом спрашиваю Розиту.

— Я это ещё раньше видела, — как-то отрешённо отвечает она.

— Где?

— На фото со спутника. После свеженького землетрясения.

— Почему мне не сообщила?

— Спроси у Омара. Я дежурила в Совете… Ты был занят бегущим племенем… Возможно, поэтому… Остановить цунами ты всё равно не мог бы…

— Сейсмологи предупреждали о землетрясении?

— Да. Но полагали, будут обычные два-четыре балла.

— Теперь всё восстанавливать?

— Пока не будем. — Розита мотает головой. — Подкопим сейсмические наблюдения. Нет смысла ставить причал от разлива до разлива. Шлюпками обойдёмся. Рон поставил на наш «Вихрь» вторую шлюпку.

Рональд Робинсон из Бристоля, наш главный ихтиолог, сейчас в капитанской рубке — учится водить «Вихри». Он по-крестьянски тяжеловесен, широкоплеч, с квадратным подбородком, и неторопливо, основательно руководит всеми рыбными делами — от разведения карпов в искусственных прудах до торговли с килами и случайных рейсов любителей-рыболовов. Он главная их пружина, заводила. Прилетел он на первом корабле и когда-то знакомил нас, только что прибывших, с невеликим своим рыбным хозяйством. В тот день Марат тихо, за чужими спинами, прозвал его «Рыбинсоном». Но шутка эта удержалась только среди тех, кто свободно говорил по-русски. Остальные её не заметили. Поскольку за два года жизни в «Малахите» русским овладели далеко не все. И преподавание, и бытовые разговоры велись там на «глобе». Даже неудобно было говорить на людях с тем же Маратом, или с его Ольгой, или с Анютой, на чисто русском. Это могло бы обидеть остальных. На русском чаще говорили вдвоём. Как мы с Бирутой, как Марат с Ольгой… Анюта точно сказала однажды: русский был для Бируты языком любви.

А с Розитой мы говорим на «глобе».

А с Лу-у — на языке купов.

Три языка любви сложились в невеликой моей жизни. Видит Бог, я так много не хотел!

Бедная моя Лу-у! Невыносимо жалко её! И только одно утешение: никогда и ничего она не узнает, до конца жизни останется в полном неведении. Так ей будет легче. И на её судьбе случившееся никак не отразится. Будто ничего не было!

И больше ничем не в состоянии я ей помочь.

…Пока Рон ведёт обмен с килами — им сети, посуду, лопаты, каёлки, кувалды, пилы, молотки, долота, нам содержимое их садков, — мы с Розитой ведём спокойную беседу в хижине вождя Гро. Собственно, ради неё Розита сюда и приехала.

Хижина квадратна, составлена из переплетённых лианами стенок, которые с обеих сторон укрыты широкими и толстыми пальмовыми листьями. Наложены они аккуратными рядами, слегка перекрывающими друг друга. Почти как красная черепица на крышах в Латвии. В хижине нет очага, стены её не утепляют шкурами. Сказывается сотня с лишним километров к югу от селения купов. Холодные ветры с севера, которые изредка добираются до купов и вынуждают их жечь костры в хижинах, сюда, к килам, вообще не доходят. И поэтому хижине достаточно уберечь здешнего жителя только от дождя да от зноя.

Розита интересуется, почему не затронула волна цунами узенькие деревянные причалы килов.

— Они спрятаны глубоко в протоке, — объясняет Гро. — И всегда — торцом к течению. Мы давно знаем эти страшные морские волны. И знаем, где они теряют силу.

— Почему же мы не поставили причал там же? — Розита спрашивает уже меня. Хотя и не я определял место для причала. Этим занимались моряки.

— Может, потому, — пытаюсь я объяснить, — что «Вихрь» не развернётся в протоке? Ни по осадке, ни по размаху крыльев. Причал, наверное, ставили там, где способен развернуться «Вихрь».

— Значит, всё безнадёжно… — Розита опускает голову. — Пока безнадёжно.