Я вернусь через тысячу лет. Книга 3

Розита поднимается с мягких пятнистых шкур, я встаю вслед за нею, и мы прощаемся здешним пожеланием удачи:

— Уша! Уша!

Как и купы, килы желают удачи и при встрече и при прощании. Розита всё записывает, а кое-что и незаметно снимает. Вскоре всё прозвучит по радио, пройдёт по телевидению, и может, мальчишки в Городе вместо «ухр» начнут говорить «уша!»

Шлюпка быстро бежит по главной протоке Большого Жога, негромко, чисто и даже как-то музыкально журчит мотор, селение килов скрывается за поворотом, исчезает за лесом, и только новенький последний причал на поставленных по-уральски вверх комлем хвойных стволах ещё выглядывает оттуда. Но вот и его закрывают прибрежные кусты и деревья. Всё! Стремительный визит к килам окончен, и впереди рокочет «Вихрь», греет моторы, развернувшись носом на север, нетерпеливо дрожит всем серебристым акулообразным корпусом. Сейчас он поднимет на верхнюю палубу нашу шлюпку и рванёт с места, выбросив за собою пенный след. Выбираться из шлюпки мы будем на ходу. Минутки дороги. До темноты нужно успеть в дельту Аки. На рассвете — погрузить на палубу очищенные от сучьев стволы и уйти в море. И опять же до темноты — успеть в порт Чанда. А там за сутки разгрузиться, загрузиться вновь и уйти к причалам урановой обогатительной фабрики или к полуострову Бируты. Работы много, «Вихрей» мало. Отдыхать им некогда. И потому на каждом — по четыре команды. Иначе морякам не отоспаться.

А у нас с Розитой впереди последняя ночь в гостинице на причале. То ли последняя в жизни, то ли последняя неведомо на сколько… Темно впереди. Ничего не видать! И ни за что не угадаешь, когда настигнет тебя последняя ночь или последняя «остановка» в пути с прекрасной женщиной. Ни за что не угадаешь!

14. Возвращение угнанных

Двадцать дней отстучали, две хижины для племени урумту уже пылились на морском берегу, близ причала в северной бухточке, и сегодня в полдень мне надлежало приземлиться возле новых пещер этого беспокойного племени.

Обратно, на юг, в селение ту-пу вертолёт пойдёт перегруженным. Это я всё время держал в уме. Четверо взрослых, шестеро детей, пусть и маленьких… Да ещё здоровенный Полкан, без коего местные псы не дадут женщинам с детьми дойти даже до ближних пещер… Да ещё мамина медицинская посылочка для Даи. Да два давно обещанных ведра мелкого малахита и комковатых бокситов для колдуна Риха… Как ни мешали обстоятельства, на озеро я всё-таки ненадолго вырвался, и первичный геологический прогноз вполне оправдался…

При таком весе набирать с собой ещё и обычную горючку невозможно. Вертолёт и так поползёт на юг почти над верхушками деревьев. Поэтому загодя я попросил диспетчеров обеспечить меня на обратный путь таблетками сухой горючки. Ручеёк с полянкой где-нибудь по пути найду. Авось дамы, наверняка перепуганные, за это время не разбегутся.

Прислали сухую горючку в контейнерах, предназначенных для ту-пу. Их выгрузили со второго «Вихря», пока мы с Розитой ездили к килам. Вернувшись оттуда, я увидел на краю вертолётной площадки в устье Аки один продуктовый контейнер для себя и два контейнера с налепленной надписью: «Тарасову для ту-пу». На одном из них и было написано от руки: «Сухая горючка здесь». Видно, положить её в мои продукты не решились. А в контейнерах для ту-пу продуктов не водилось — такой был давний уговор. Ибо сроки доставки гарантировать я не мог, а батарейки холодильников не вечны. Продукты могли и попортиться.

Собирала теперь контейнеры для ту-пу в основном Тили. С Женькиной помощью, понятно. Она уже отлично знала, что нужно и можно, чего нельзя, хоть и хочется. Не ошибалась. Ум и энергия этой худенькой женщины поражали меня каждый раз, когда я видел или узнавал их результаты. Она много и успешно рисовала, освоила и натюрморт, и пейзаж, и монументальную роспись стен, которую так любит Али Бахрам. Портреты только писать не решалась… Она сама пришла в больницу и попросила научить её делать перевязки и пользоваться таблетками. И её быстро научили… Она долго приглядывалась к работе нашего самодеятельного театра, и её даже стали агитировать в актёры. Но неожиданно и успешно она взялась за декорации. Вначале увлечённо раскрашивала их по чужим эскизам, потом стала фантазировать свои — чисто пейзажные. За интерьеры не бралась. В её пейзажных фантазиях было что-то одновременно от Николая Рериха и Рокуэлла Кента: чистота красок, резкость тонов, неожиданность сочетаний.

— Откуда она взяла это? — спросил я как-то у Али, разглядывая в его мастерской её последние работы.

— Наверное, из альбомов Евгения, — ответил он задумчиво. — У нас с Аней этого нет. Аня любит плавность переходов, тонет в туманах и дождях. А для меня живопись вообще лишь подспорье. Направление у меня взять невозможно. Разве что в скульптуре?..

Он не договорил, зная мои отношения с Женькой. Но я понял: Женька тоже воспитывает Тили именно как художницу. В живописи-то он разбирается! Никуда от этого не уйдёшь…